Будь проклят тот день, когда я записался в добровольцы и был отправлен в пылающую огнём первой мировой войны Бельгию. Не будь у меня тогда столь романтичные, даже ребяческие, взгляды на войну, сидел бы сейчас дома, а не в наполовину полной от воды воронке от снаряда с мертвецом на пару. Бог ты мой, да его крысы едят уже неделю, а я его и похоронить не могу по-человечески, ибо проклятые фрицы озверели в конец и стреляют во всё, что движется, даже ночью. Но мало мне было физических страданий, так дали ещё пулемёт и теперь каждую ночь сняться немцы, что я убил из проклятой железяки. Сняться, мучают меня и ведь за дело мучают, только не легче от этого. Только сейчас я понял весь смысл слов сержанта о том, что мне повезёт если не сойду с ума и останусь человеком в полном смысле этого слова.

Я каждую ночь вспоминаю тот день, когда записался на фронт, свой первый месяц в тылу и первую неделю на передовой. Этот кошмар начался для меня 6 сентября 1917 года. Тогда мне исполнилось 21 год и сразу же открылась возможность записаться добровольцем в канадскую армию, воюющую на фронтах Великой войны. Я давно желал попасть на войну, наивно пологая, что это станет моим приключением, моим ритуалом взросления. Жаль родители не дожили до дня, когда в моей дурной голове появилась эта мысль, они бы отговорили меня. Но ни отец, ни мать не дожили до этого дня. Но как бы там ни было, на следующий день я отправился на призывной пункт и после формального медосмотра, был зачислен в ряды канадской армии. Следующая неделя прошла в лекциях об опасностях войны, поджидающих нас там и лозунгах, что кайзеру и его армии осталось не долго жить. Эта неделя пролетела быстро, и меня, как и других добровольцев, отправили в старушку Европу.

Проплыв три дня по Атлантическому океану, я оказался в дивной Франции, южной её части. Отправили нас туда с одной целью – научить воевать. И поэтому каждый день наш проходил в тренировках, манёврах и оттачивания навыков до автоматизма. Тогда же выявился мой “талант” в обращении с пулемётом "Льюиса" и я стал пулемётчиком, что не сказано меня радовало. Эх,  дурень, знал бы, что меня ждёт, отказывался всеми правдами и неправдами. С другой стороны от судьбы не уйдёшь.
Но когда выдавались свободные часы, все, в том числе и я, отправлялись гулять и развлекаться в местный городок, что был неподалёку. И если говорить честно, то ничего красивее не видел в своей жизни и, может, не увижу более. Старинная архитектура удачно сочеталась с обилием ресторанчиков и клубов по интересам, где мне нравилось проводить больше всего времени. Вот бы там остаться на всю жизнь, только подучить бы французский, и дело в шляпе. Эх, несбыточные мечты, вы так прекрасны и опасны.
Однако ни что не вечно, и нас отправили на передовую. Чем ближе был фронт, тем безрадостнее становились пейзажи, что мы наблюдали. А прибыв на третью линию траншей, нам открылась картина полной подавленности, ужаса и человеческих страданий, смешанная с кровью таких же парней, как и мы, и грязью, что была везде. Тут-то я и начал понимать, что мои мечты и жестокая реальность кардинально расходятся.

Из нас сформировали роту, задачей которой, было прикрыть незначительные направления. Мы должны были отправляться на следующий день и поэтому нас разместили в подобии казарм и дали всего лишь жалкие одеяльца, насквозь пропитанные кровью и полные вшей и клопов. Это был один из первых жестоких ударов реальности по нашим мечтам и фантазиям. Второй удар не заставил себя долго ждать. Им была наша первая ночь, точнее крики раненных в госпиталях, зловонье траншей и разрывы снарядов, что гремели на первой линии.
Я не мог уснуть тогда и вышел покурить и повинить себя за эту ошибку. Тогда ко мне подошёл тот сержант, что сказал мне ту важную мысль и заговорил обо всём, что мне нужно знать, чтобы выжить в этом аду. А так же он поведал мне легенду, будто по нейтральной полосе ходит человек в деловом костюме и поёт песню, а каждый кто услышит её недолго задержится на этом свете. Поблагодарив его за разговор, я отправился обратно в блиндаж, но так и не заснул.
Утром следующего дня, утопая в грязи, мы выбрались к позициям и поняли, что их нет. Точнее есть воронки в которых лежали измученные солдаты, коих мы должны были заменить. И всё. Ни тебе траншей, ни колючей проволки, ни, даже, дощечек по которым можно было бы ходить, не боясь грязи.

И вот я был отправлен один в свою воронку, слева, в метрах двух, находился человек и справа, в метрах трёх, не более, находился такой же несчастный. Мне не везло более от того, что соседом моим был труп. Да, труп несчастного канадца, который лежит уже здесь Бог знает сколько времени, и ни кто не додумался его похоронить в земле, как подобает человеку. Вдобавок ко всему – его едят крысы и ни чуть не стесняются моего присутствия в воронке, будто нет ни кого в ней кроме, них и тела бедолаги. В общем, вот в такой приятной компании я должен был держать свой пост.
Постепенно наступила ночь. Небо было безоблачным и Луна освещала израненную землю своим мягким белым светом. И тут началось то, что любой захочет забыть. Вначале я, как и многие другие из моей роты, заметил взмывшую в небо осветительную ракету и тут же припал к пулемёту. А потом увидел странного человека, спокойно идущего по нейтральной полосе так, будто для него никогда не существовало той ужасной грязи, в которой застревает всё и вся. Он шёл и шёл не обращая внимания на выстрелы с обеих сторон, и вторящим им возгласам  – “Вы слышите песню, что он поёт? Как нет? Громче и яснее этой песни нет ничего на свете, и только глухой её не услышит ”. И тут же я вспомнил слова сержанта, что услышавший песню странного человека умрёт, содрогнулся от одной мысли, что это может быть правдой. А этот странный джентльмен всё продолжал идти прогулочным шагом по грязи, как шёл он по хорошей дороге, и продолжал напевать неслышимую для меня песню. Вдруг человек остановился и вытянул вперёд правую руку. Раздался очередной выстрел, и я заметил, как он слегка покачнулся. Однако, человек не упал и даже не посмотрел на то место, куда в него попала пуля. Страх начал медленно овладевать мной. Мои руки стали дрожать, а в голове закрутился один вопрос: "Кто же он такой, чёрт его дери?". Словно услышав этот вопрос, джентльмен медленно повернул голову в мою сторону. Я вздрогнул от страха и неожиданности, а зубы начали бешено стучать, отбивая адскую чечётку. Не знаю, что именно меня так напугало: что этот человек повернул голову в мою сторону, как только тот вопрос прозвучал внутри меня. Или его взгляд, холодный и жестокий, который я почувствовал на себе. Наверно, наивно было думать, что молитва поможет в такой ситуации. Но именно её я искал в памяти. Но как на зло, ни одной не вспомнилось мне, хотя мама часто учила меня им с самого детства. Странный человек, пронзив меня своим ужасным взглядом, вновь стал смотреть прямо перед собой. Хотя больше я не чувствовал на себе того холода, что исходил от того джентльмена, облегчение не спешило ко мне приходить. Наоборот, страх сильнее стал сковывать моё тело и мой уже пошатнувшийся разум. Но монстр, стоящий на нейтральной полосе в обличие человека, не собирался останавливаться. В его правой руке загорелся маленький, наверно, размером в детский мячик, зелёный огонёк. Я еле слышно вскрикнул и тут же зажал свой рот дрожащей ладонью. Страх полностью занял весь мой разум. Закрыл для меня весь окружающий мир. Я ничего не слышал вокруг себя и не мог отвести свои напуганные глаза с чёртового джентльмена, боясь увидеть лишь пустоту вокруг себя. А он спокойно засунул правую руку в огонёк и вынул из него деловой портфель. Аккуратно придерживая его левой рукой, странный человек достал несколько бумажек и, закрыв деловой чемоданчик , поднёс их к своему лицу. Несколько мгновений он изучал те бумажки, а затем, залившись жутким, могильным хохотом, бросил их небрежно вверх. Мой взгляд помутился, и я видел дальнейшие события той ночи, как будто смотрел на них сквозь туман. Джентльмен, крепко сжимая портфель в левой руке, двинулся дальше, а за ним отправился и тот зелёный огонёк. А потом я уже не видел ни того человека, ни огня, следовавшего за ним. 

На следующий день немцы пошли в атаку, надеясь выбить нас с занимаемых позиций. Их было в несколько раз больше, но грязь мешавшая нам, мешала и им. Поэтому толпы людей с трудом надвигались на наши позиции, теряя за каждый пройденный шаг десяти, а то и больше солдат. Я вёл огонь, словно сумасшедший, почти каждым выстрелом убивая кого-то. А немцы всё шли и шли, будто впереди врата в Рай, а следом за ними гнались адские гончие. Вот они были уже в метрах пяти, не больше, от моей воронки, и мне казалось, что каждый выстрел отнимал уже не одну чужую жизнь, а две. Но тут они дрогнули и побежали назад в свои траншеи, получая в спину пули от нас. Я был в боевом кураже, и даже когда в пулемёте закончились патроны, не спускал палец со спускового крючка. Но вот ярость начала сходить на нет, и, вроде, ничего не предвещало беды, как вдруг появился тот немецкий мальчишка, лет шестнадцати, не больше. Паренёк, весь вымазанный грязью, некоторое время просто лежал на спине, почти не двигаясь, и тяжело дышал. Его, скорее всего, контузило взрывом гранаты и отбросило им же к моей позиции. Это спасло ему жизнь в той бойне. А потом он неуверенно поднялся на ноги, слегка пошатываясь и просто стоял, смотря куда-то вдаль. Я испугался и потянулся дрожащей рукой к кобуре и обхватил ей рукоятку пистолета. Вдруг, паренёк резко обернулся и сделал шаг в мою сторону, сказав мне что-то. В следующий миг я вытащил пистолет и раздалось два хлопка, оглушительно громкие для меня. Мальчишка шатнулся и упал замертво, а вместе с ним и то, что делало меня человеком, а не зверем. Секунду спустя, уже чуть ли не рыдая от понимания того, что  натворил, я молил Бога вернуть мальчишке жизнь. Но прошлого не вернёшь. Тем временем, командир нашей роты провёл перекличку и выяснилось, что все те кот вчера слышал песню умерли, как и говорил мне сержант.

В следующие три дня и ночи, наполненные страданиями и криками раненных немцев, коим не повезло вернуться обратно к своим или быстро умереть, также появлялся тот странный человек, и опять кто-то слышал проклятую песню и с криками, полными страха, то проклинал судьбу, то молил о пощаде, но ни что не спасало их от ужасной судьбы. И он снова и снова проводил тот проклятый ритуал. Мне же всё снились ужас моего первого боя и тот мальчик, который каждый раз поворачивался в мою сторону и что-то говорил. И каждый раз я в него стреляю, не в состоянии что-либо изменить. А мертвец, полуразложившееся и обглоданное крысами тело которого и мне не хватило решимости похоронить, смотрел на меня своим безразличным взглядом своего единственного глаза и словно корил меня за что-то. Но за что именно, я так и не понял.

Прошлой ночью я, вдруг, услышал песню, о которой говорили те, кто был обречён, и сказал громко остальным – “Прощайте, братья! Завтра я покину эту грешную землю и уйду из этого ада в библейский ад”. А пока говорил это, в голове промчалась мысль о том, что вот и расплата пришла за грехи, сотворённые здесь.

И вот сегодня я живу свой последний день, и как назло, немцы вновь идут в атаку на нас, утопая в грязи. Все стреляют в них, кроме меня. Я не могу сжать курок и отправить смертоносный свинец во врагов, ибо всё время вижу лицо того мальчишки, смотрящего на меня своими невинными голубыми глазами. Но тут что-то переклинивает во мне, лицо паренька перекосилось от боли и пропало, вернув меня в реальный мир. И тут же палец яростно, со всей силой сжимает курок пулемёт, и "Льюис" начинает нести смерть идущим на наши позиции немцев, что не хотят умирать, но продолжают идти на нас, то ли веря в победу, то ли просто выполняя безумный приказ своих генералов. Я всё стреляю и стреляю, но, вдруг, чувствую резкую боль в правом плече и слышу два всплеска в луже от гранат, полетевших в меня, что бы закончить мою историю. Ещё секунда, две, и мрачный огонёк моей жизни исчезнет навсегда из этого ада, как и тысячи других огоньков несчастных, что должны убивать друг друга.