1. Переводы Максима Калинина (взяты из Журнального зала и с форума сайта Век перевода).

«The Ghost Kings»
Robert E. Howard

The ghost kings are marching; the midnight knows their tread,
From the distant, stealthy planets of the dim, unstable dead;
There are whisperings on the night-winds and the shuddering stars have fled.

A ghostly trumpet echoes from a barren mountainhead;
Through the fen the wandering witch-lights gleam like phantom arrows sped;
There is silence in the valleys and the moon is rising red.

The ghost kings are marching down the ages' dusty maze;
The unseen feet are tramping through the moonlight's pallid haze,
Down the hollow clanging stairways of a million yesterdays.

The ghost kings are marching, where the vague moon-vapor creeps,
While the night-wind to their coming, like a thund'rous herald sweeps;
They are clad in ancient grandeur, but the world, unheeding, sleeps.

«Тенедержцы»
Роберт Говард

Тенедержцы выступают с дальних сфер, где вымер свет,
Где в застывший сумрак вмерзли трупы сгинувших планет,
Где ветра задули звездам погребальные костры,
Где мертвец трубит побудку, встав на лысине горы,
Где подернуты долины ядовитой тишиной,
Где огни болот — как раны в рыхлой плоти торфяной.
Тенедержцы сквозь столетья совершают переход
По колено в лунном свете и спускаются с высот
По обрывистым ступеням многочисленных вчера.
Их приход предвосхищают чернокрылые ветра.
Тенедержцы наступают, дымом грозный строй повит,
Но никто не бьет тревогу, ибо все на свете спит.

«The Singer in the Mist»
Robert E. Howard

At birth a witch laid on me monstrous spells,
And I have trod strange highroads all my days,
Turning my feet to gray, unholy ways.
I grope for stems of broken asphodels;
HIgh on the rims of bare, fiend-haunted fells,
I follow cloven tracks that lie ablaze;
And ghosts have led me through the moonlight's haze
To talk with demons in the granite hells.

Seas crash upon dragon-guarded shores,
Bursting in crimson moons of burning spray,
And iron castles ope to me their doors,
And serpent-women lure with harp and lay.
The misty waves shake now to phantom oars—
Seek not for me; I sail to meet the day.

«Поющий в тумане»
Роберт Говард

Безвинно я качался в колыбели,
Когда меня колдунья закляла
И я повлекся по дорогам зла,
Срывая ледяные асфодели.
По гребням скал, что призраки обсели,
Вблизи щелей, где залегала мгла,
Незримая рука меня вела
На встречу с Бесом в адской цитадели.

Рекой кровавой плыл корабль-дракон,
По берегам — рычащие берлоги.
Я заходил в чугунные чертоги,
Я знал объятья змеехвостых жен.
Теперь же — осеклись во тьму дороги,
И я лучом рассвета озарен.

«The Road of Kings»
Robert E. Howard

Gleaming shell of an outworn lie; fable of Right divine —
You gained your crowns by heritage, but Blood was the price of mine.
The throne that I won by blood and sweat, by Crom, I will not sell
For promise of valleys filled with gold, or threat of the Halls of Hell!

When I was a fighting-man, the kettle-drums they beat,
The people scattered gold-dust before my horse’s feet;
But now I am a great king, the people hound my track
With poison in my wine-cup, and daggers at my back.

What do I know of cultured ways, the gilt, the craft and the lie?
I, who was born in a naked land and bred in the open sky.
The subtle tongue, the sophist guile, they fail when the broadswords sing;
Rush in and die, dogs—I was a man before I was a king.

«Путь короля»
Роберт Говард

Хватит брехать, шелудивый пес! Нет веры тебе ни в чем!
Ты — получил по наследству трон, а я — заслужил мечом!
То, что я кровью и потом взял, один против многих орд,
Барыга не выторгует вовек и не отберет сам черт!

Раньше, когда я рубакой был и крепости с ходу брал,
Народ под копыта моих коней и злато бросал и лал.
Теперь, когда королем я стал, все подданные мои
Жало и яд от меня таят, страшнее, чем у змеи.

Мне же — по нраву открытый бой, уловкам я не учен.
Сам я на голой земле рожден, где крышею — небосклон.
Глотку заткнуть мой заставит меч обманщика и льстеца.
Смерть вам, собаки! Я сел на трон, в себе сохранив бойца!

«Miser's Gold»
Robert E. Howard

"Nay, have no fear. The man was blind," said she.
"How could he see ’twas we that took his gold?
"The devil, man! I thought you were bold!"
"This is a chancy business!" muttered he,
"And we’ll be lucky if we get to sea.
"The fellow deals with demons, I’ve been told."
"Let’s open the chest, shut up and take a hold."
Then silence as they knocked the hinges free.

A glint of silver and a sheen of jade—
Two strange gems gleaming from a silken fold—
Rare plunder — gods, was that a hidden blade?
A scream, a curse, two bodies stark and cold.
With jewel eyes above them crawled and swayed
The serpent left to watch the miser’s gold.

«Скряжье сокровище»
Роберт Говард

Она: “Не трусь! Обчистить нужно скрягу!
И я тебя считала смельчаком!
Старик давно ослеп! Давай, тишком...”
А спутник ей: “Втравила в передрягу!
Он, говорят, без колдовства ни шагу,
И с нечистью якшается тайком!”
“Гляди — сундук, каменьями битком!” —
И руку протянула словно вагу.

Не заскрипела крышка от рывка,
Под нею — две жемчужины мерцали.
Внезапный крик, и, словно два мешка,
Два тела на пол с грохотом упали.
И свесилась со стенки сундука
Гадюка, развернув виток спирали.

«The Legacy of Tubal-Cain»
Robert E. Howard

"No more!" they swear; I laugh to hear them speak.
And Tubal-Cain who lurks where the shadows shake:
"Break up the swords!" his jaws like iron creak;
"Faster than you may break them, I shall make!"
Yes, break the swords — the old were far too blunt —
Make newer blades with edges diamond keen,
That when we strike, the breasts that bear the brunt
May thrill to beauty of their deathly sheen —
Oh, men who died in Flanders' bloody field,
Against the days to be, Death is your shield.

«Наследники Тувал-Каина»
Роберт Говард

“Ломай мечи!” — ревел людской поток.
А Тувал-Каин рек, спокойно-краток:
“Пока один сломаете клинок,
Я выкую без малого десяток!”
Ломай мечи, покуда есть коваль,
Который втрое выкует острее,
Чтоб жертва, принимая в сердце сталь,
Поковке восхищалась, холодея.
Я сгинувшим во Фландрии бойцам
Завидую, как прочим мертвецам.

«Solomon Kane's Homecoming»
Robert E. Howard

The white gulls wheeled above the cliffs,
the air was slashed with foam,
The long tides moaned along the strand
when Solomon Kane came home.
He walked in silence strange and dazed
through the little Devon town,
His gaze, like a ghost's come back to life,
roamed up the streets and down.

The people followed wonderingly
to mark his spectral stare,
And in the tavern silently
they thronged about him there.
He heard as a man hears in a dream
the worn old rafters creak,
And Solomon lifted his drinking-jack
and spoke as a ghost might speak:

“There sat Sir Richard Grenville once;
in smoke and flame he passed,
“And we were one to fifty-three,
but we gave them blast for blast.
“From crimson dawn to crimson dawn,
we held the Dons at bay.
“The dead lay littered on our decks,
our masts were shot away.

“We beat them back with broken blades,
till crimson ran the tide;
“Death thundered in the cannon smoke
when Richard Grenville died.
“We should have blown her hull apart
and sunk beneath the Main.”
The people saw upon his wrists
the scars of the racks of Spain.

“Where is Bess?” said Solomon Kane.
“Woe that I caused her tears.”
“In the quiet churchyard by the sea
she has slept these seven years.”
The sea-wind moaned at the window-pane,
and Solomon bowed his head.
“Ashes to ashes and dust to dust,
and the fairest fade,” he said.

His eyes were mystical deep pools
that drowned unearthly things,
And Solomon lifted up his head
and spoke of his wanderings.
“Mine eyes have looked on sorcery
in the dark and naked lands,
“Horror born of the jungle gloom
and death on the pathless sands.

“And I have known a deathless queen
in a city old as Death,
“Where towering pyramids of skulls
her glory witnesseth.
“Her kiss was like an adder's fang,
with the sweetness Lilith had,
“And her red-eyed vassals howled for blood
in that City of the Mad.

“And I have slain a vampire shape
that sucked a black king white,
“And I have roamed through grisly hills
where dead men walked at night.
“And I have seen heads fall like fruit
in the slaver's barracoon,
“And I have seen winged demons fly
all naked in the moon.

“My feet are weary of wandering
and age comes on apace;
“I fain would dwell in Devon now,
forever in my place.”
The howling of the ocean pack
came whistling down the gale,
And Solomon Kane threw up his head
like a hound that snuffs a trail.

A-down the wind like a running pack
the hounds of the ocean bayed,
And Solomon Kane rose up again
and girt his Spanish blade.
In his strange cold eyes a vagrant gleam
grew wayward and blind and bright,
And Solomon put the people by
and went into the night.

A wild moon rode the wild white clouds,
the waves in white crests flowed,
When Solomon Kane went forth again
and no man knew his road.
They glimpsed him etched against the moon,
where clouds on hilltop thinned;
They heard an eery echoed call
that whistled down the wind.

«Возвращение Соломона Кейна»
Роберт Говард

Под крики чаек он шагал по мокрому песку,
А море за его спиной готовилось к броску.
Как призрак в Девон он вошёл, и кто встречался с ним,
Не мог пришельца отнести ни к мёртвым, ни к живым.
В глазах его сквозила тень иного бытия.
Народ смотрел ему вослед, дыханье затая.
В таверну завернув с толпой и молча сев за стол,
Кейн кружку глиняную взял и взором зал обвёл.
“Сэр Гленвилл мёртв: cпина к спине рубились мы вдвоём
В морском сражении — один к пятидесяти трём.
Мы в бухте заперли врагов, бросая труп на труп.
Акулья стая за кормой жрала кровавый суп.
Сэр Гленвилл был силён как лев, но в пушечном дыму
Он Смерть увидел, на ядре летящую к нему.
Но мы пустили их ко дну. Им всем пришёл конец.”
И на запястье у него побагровел рубец.
“Что стало с Бесс?” — спросил он вдруг, сев — руки вперехлёст.
“Уже без малого семь лет, как ей приют — погост”.
Солёный ветер за окном издал тоскливый крик.
“Мир праху:” — молвил Соломон и головой поник.
Когда же Кейн заговорил, казалось, что не он,
А некий дух внутри его рассказывает сон:
“В краю, где змеи колдовства сплетаются в клубки,
Где Ужас джунгли населил, а Смерть — пустынь пески,
Где красноглазых упырей охотничья тропа,
Там пирамидами жрецы слагают черепа
Во имя той, что много лет над нечистью царит,
Она опаснее гюрзы, прекраснее Лилит.
Я наблюдал, как ел дикарь другого дикаря,
Как чернокожий побелел в объятьях упыря,
Как мертвецы по дюнам шли с землёю в волосах,
Как демоны о двух крылах кишели в небесах.
Случалось многое со мной, всего не перечесть.
Теперь я в Девоне родном навек хочу осесть”.
Но тут вмешался слабый свист в прибоя тяжкий стон.
Как гончий пёс, почуяв дичь, напрягся Соломон.
А свист тем временем затих и зазвучал опять.
Рука со шрамом длинный меч взяла за рукоять.
Во взгляде Кейна заплясал бродяжий огонёк.
Скамью отбросил Соломон и вышел за порог.
Луна скакала в облаках, в барашках был залив.
А Соломон ушёл, пути ни с кем не разделив.
Смотрели люди вслед ему за взгорбия холмов,
В ушах у каждого из них звучал свистящий зов.

«Musings»
Robert E. Howard

The little poets sing of little things:
Hope, cheer, and faith, small queens and puppet kings;
Lovers who kissed and then were made as one,
And modest flowers waving in the sun.
The mighty poets write in blood and tears
And agony that, flame-like, bites and sears.
They reach their mad blind hands into the night,
To plumb abysses dead to human sight;
To drag from gulfs where lunacy lies curled,
Mad, monstrous nightmare shapes to blast the world.

«Размышления»
Роберт Говард

Поэт-мозгляк поёт о мелочах:
Любви, надежде, вере; о цветах
В руках влюблённых в тишину полей;
О подвигах тряпичных королей.
Поэт-силач, смахнув кровавый пот,
Единственно в агонии поёт,
Вытягивает невод, ослеплён,
Из тьмы, где кольца вьёт Безумье, он,
И в ячеях, запутавшись, кишат
Чудовища, каких не знает Ад.

«Black seas»
Robert E. Howard

I have heard black seas booming in the night
On dim uncharted shores beneath the stars,
With reefs that never gleamed to moral sight,
And winds that never hastened man-hewn spars.

I waver on the threshold of my choice —
Oh, silver stars that gleam the oceans black! —
For through the night there sounds a nameless Voice:
«Who ride the dusty seas — they come not back.»

«Чернозыбье»
Роберт Говард

Смотрю как волны зыблются в ночи
И размыкают берега кольцо.
Верхушки скал острее, чем мечи,
А ветер неизменно бьёт в лицо.

Я на пороге выбора застыл.
Ночное небо звёзды серебрят.
И чей-то голос шепчет, глух и стыл:
«Из Чернозыбья нет пути назад...»

«Autumn»
Robert E. Howard

Now is the lyre of Homer flecked with rust,
And yellow leaves are blown across the world,
And naked trees that shake at every gust
Stand gaunt against the clouds autumnal-curled.

Now from the hollow moaning of the sea
The dreary birds against the sunset fly,
And drifting down the sad wind's ghostly dree
A breath of music echoes with a sigh.

The barren branch shakes down the withered fruit,
The seas faint footprints on the strand erase;
The sere leaves fall on a forgotten lute,
And autumn's arms enfold a dying race.

«Осень»
Роберт Говард

Гомерову струну подгрызла ржа.
Кружится жёлтый лист по белу свету.
И древеса, затравленно дрожа,
В провисшем небе видят смерти мету.

Снялась со взморья стая чёрных птиц
За край небес, похожий на секиру.
А ветер расхитителем гробниц
Проходит по стенающему миру.

Упали с веток мёртвые плоды.
Трава сомкнулась над разбитой лютней.
Прибой слизнул с песка мои следы.
Жизнь кажется всё зыбче, всё минутней.

«Cimmeria»
Robert E. Howard

I remember
The dark woods, masking slopes of sombre hills;
The grey clouds leaden everlasting arch;
The dusky streams that flowed without a sound,
And the lone winds that whispered down the passes.
Vista upon vista marching, hills on hills,
Slope beyond slope, each dark with sullen trees,
Our gaunt land lay. So when a man climbed up
A rugged peak and gazed, his shaded eye
Saw but the endless vista — hill on hill,
Slope beyond slope, each hooded like its brothers.
It was gloomy land that seemed to hold
All winds and clouds and dreams that shun the sun,
With bare boughs rattling in the lonesome winds,
And the dark woodlands brooding over all,
Not even lightened by the rare dim sun
Which made squat shadows out of men; they called it
Cimmeria, land of Darkness and deep Night.
It was so long ago and far away
I have forgotten the very name men called me.
The axe and flint-tipped spear are like a dream,
And hunts and wars are like shadows. I recall
Only the stillness of that sombre land;
The clouds that piled forever on the hills,
The dimness of the everlasting woods.
Cimmeria, land of Darkness and the Night.

«Киммерия»
Роберт Говард

Я помню:
За чернолесьем прячутся холмы.
В подлобье неба вьются облака.
В траве крадутся мутные ручьи.
Ютится ветер в каменных щелях.
До горизонта взгорбья громоздят
Обросшие кустарником холмы.
Заматерелый край. С крутой скалы
Туманным взором видит человек
Единственно холмы, за строем строй —
Как близнецы в обвислых башлыках.
Издревле помрачённая земля,
Обетованье снам и облакам.
Разлапистые дремлют древеса
И ветер в голых прутьях говорит.
Больное солнце скупо на лучи
И тени — куцы. Этот край зовут:
Глубоководье Ночи — Киммерия.
Я позабыл за долгие века
Все имена, какими был реком.
И лишь во сне я слышу свист стрелы
И зверя рык. Но не забуду ввек
Молчание нахмуренной земли,
Напластованье тусклых облаков,
Оцепененье вековечных чащ.
Глубоководье Ночи — Киммерия.

«The King and the Oak»
Robert E. Howard

Before the shadows slew the sun the kites were soaring free,
And Kull rode down the forest road, his red sword at his knee;
And winds were whispering round the world: «King Kull rides to the sea.»
The sun died crimson in the sea, the long gray shadows fell;
The moon rose like a silver skull that wrought a demon's spell,
For in its light great trees stood up like spectres out of hell.
In spectral light the trees stood up, inhuman monsters dim;
Kull thought each trunk a living shape, each branch a knotted limb,
And strange unmortal evil eyes flamed horribly at him.
The branches writhed like knotted snakes, they beat against the night,
And one gray oak with swayings stiff, horrific in his sight,
Tore up its roots and blocked his way, grim in the ghostly light.
They grappled in the forest way, the king and grisly oak;
Its great limbs bent him in their grip, but never a word was spoke;
And futile in his iron hand, a stabbing dagger broke.
And through the monstrous, tossing trees there sang a dim refrain
Fraught deep with twice a million years of evil, hate and pain:
«We were the lords ere man had come and shall be lords again.»
Kull sensed an empire strange and old that bowed to man's advance
As kingdoms of the grass-blades before the marching ants,
And horror gripped him; in the dawn like someone in a trance.
He strove with bloody hands against a still and silent tree;
As from a nightmare dream he woke; a wind blew down the lea,
And Kull of high Atlantis rode silent to the sea.

«Король и Дуб»
Роберт Говард

Подкрадывалась к солнцу тень. По небу плыл орёл.
Широкой просекой в лесу мечник высокий брёл.
«Король идёт! Идёт король!» — к стволу склонялся ствол.
Метнулась тень — и солнца след простыл, и ночь — черна.
Но тут же прободала мглу лобастая луна.
И призрачным сияньем мир наполнился до дна.
Деревья навевали жуть, ветвями шевеля.
Как будто — чудища пришли взглянуть на короля.
Как будто — кости мертвецов извергнула земля.
Не счесть вокруг горящих глаз, не счесть покляпых рыл.
И вдруг пятиобхватный дуб корнями землю взрыл,
Прополз вперёд и королю проход загородил.
Тот даже вскрикнуть не успел — узлистые суки
Его зажали в кулаке, рассудку вопреки,
И выпал сломанный кинжал из сломанной руки.
И тут запели древеса, стоявшие молчком,
Так, словно вытолкнули вдруг из горла горький ком:
«Низвергли люди нашу власть, но мы своё возьмём!»
Король подумал, что сейчас пойдёт лесная рать
И уничтожит мир людей, топча за пядью пядь.
Так он подумал прежде чем сознанье потерять.
Руками попирая ствол, стоял он поутру.
Всё было тихо. Лишь листва шепталась на ветру.
Король на свой вернулся путь стряхнув с одежд кору.

Отредактировано Кел-кор (2012-12-31 13:23:38)

3. Стихи в «официальных» переводах из разных книжных изданий.

3.1. Переводы Геннадия Корчагина (из сборника «Конан-варвар» — Л.: СП СМАРТ, 1991).

«Thor's Son»
Robert E. Howard

Serpent prow on the Afric coast,
Doom on the Moorish town;
And this is the song the steersman sang
As the dragon-ship swept down:

I followed Asgrim Snorri's son
   around the world and half-way back,
And escaped the hate of Galdjerhrun
   who sank our ship off Skagerack.
I lent my sword to Hrothgar then;
   his eyes were ice, his heart was hard;
He fell with half his weapon-men
   to our own kin at Mikligard.

And then for many a weary moon
   I labored at the galley's oar
Where men grow maddened by the rune
   of row-locks clacking evermore.
But I survived the reeking rack,
   the toil, the whips that burned and gashed,
The spiteful Greeks that scarred my back
   and trembled even while they lashed.

They sold me on an Eastern block;
   in silver coins their price was paid,
They girt me with a chain and lock,
   I laughed and they were sore afraid.
I toiled among the olive trees
   until a night of hot desire
Brought me a breath of outer seas
   and filled my veins with curious fire.

Then I arose and broke my chain
   and laughed to know that I was free,
And battered out my master's brain
   and fled and gained the open sea.
Beneath a copper sun adrift,
   I shunned the proa and the dhow,
Until I saw a sail uplift,
   and saw and knew the dragon prow.

Oh, East of sands and sunlit gulf,
   your blood is thin, your gods are few;
You could not break the Northern wolf
   and now the wolf has turned on you.

The fires that light the coast of Spain
   fling shadows on the Eastern strand.
Masters, your slave has come again
   with torch and axe in his red hand!

«Сын Тора»
Роберт Говард

В обратный путь из дальних стран вел Снорри-младший нас, но вдруг
У Скагеррака Гальдерран пустил ко дну наш длинный струг.
Хротгар не бросил нас одних, он был силен как леопард,
Но с часью родичей моих он пал, штурмуя Миклогард

Судьба от плена не спасла, и много лун с тех самых пор
Кандальный звон и скрип весла вели с рассудком тяжкий спор.
Но притупилась боль тоски и вонь баланды на обед
И злобных греков батоги не сокрушили мой хребет.

Потом - невольничий базар, но отступались торгаши:
Здесь раб, смеющийся в глаза, всегда ценился за гроши.
Но все же вызвался храбрец, и отзвенело серебро,
Меня в сады свои купец погнал тычками под ребро.

Там душу рвал тягучий стон, в аду под кронами олив,
А по ночам тревожил сон дыханьем ласковым залив.
В бреду горела голова, я встал, безудержен и слеп,
И, как гнилая тетива, разорвалась литая цепь.

Я хохотал, когда крушил хозяйский череп кулаком,
Когда в морской соленый ил с горы катился кувырком...
Скорлупки дао мимо шли, и проа к югу ветер нес,
Но вдруг в синеющей дали вспорол волну драконий нос.

Восток! Ни цепью, ни кнутом ты волка усмирить не смог,
И волк ведет всю стаю в дом, и вновь поет военны рог.
Все ближе радужный Восток, где кровь светла, где плоть слаба,
Все выше факел и клинок в руках восставшего раба.

«Recompence»
Robert E. Howard

I have not heard lutes beckon me, nor the brazen bugles call,
But once in the dim of a haunted lea I heard the silence fall.
I have not heard the regal drum, nor seen the flags unfurled,
But I have watched the dragons come, fire-eyed, across the world.

I have not seen the horsemen fall before the hurtling host,
But I have paced a silent hall where each step waked a ghost.
I have not kissed the tiger-feet of a strange-eyed golden god,
But I have walked a city's street where no man else had trod.

I have not raised the canopies that shelter revelling kings,
But I have fled from crimson eyes and black unearthly wings.
I have not knelt outside the door to kiss a pallid queen,
But I have seen a ghostly shore that no man else has seen.

I have not seen the standards sweep from keep and castle wall,
But I have seen a woman leap from a dragon's crimson stall,
And I have heard strange surges boom that no man heard before,
And seen a strange black city loom on a mystic night-black shore.

And I have felt the sudden blow of a nameless wind's cold breath,
And watched the grisly pilgrims go that walk the roads of Death,
And I have seen black valleys gape, abysses in the gloom,
And I have fought the deathless Ape that guards the Doors of Doom.

I have not seen the face of Pan, nor mocked the Dryad's haste,
But I have trailed a dark-eyed Man across a windy waste.
I have not died as men may die, nor sin as men have sinned,
But I have reached a misty sky upon a granite wind.

«Вознаграждение»
Роберт Говард

Мне не был слышен зов рожка и лютни нежный звук,
Зато я помню тишину, сошедшую на луг;
Мне не был виден стройный ряд развернутых знамен,
Зато я помню, как на мир шел огненный дракон.

Я не видал, как седоков крушил жестокий враг,
Но в залах призраков чужих будил мой гулкий шаг;
Златого бога не лобзал тигриную пяту,
Зато безлюдных городов я видел красоту.

Я дверь к царям на шумный пир ни разу не открыл,
Но смог уйти от неземных когтей и темных крыл;
Пред королевою колен не преклонил, зато
Туманный берег посетил, где не бывал никто.

Я бегство жертвы с алтаря увидел, а вдогон
За юной девою спешил разгневанный дракон;
Я видел крепость у воды, штандарты на стене,
И волны свой тоскливый гул дарили только мне.

И ветра жгучего, как лед, запомнил я порыв,
И темной пропасти в ночи зияющий обрыв,
И путников, бредущих в ад, покорных, как рабы,
И с Пращуром бессмертным бой у самых Врат Судьбы.

Я смехом злым не провожал испуганных дриад,
И темноглазый поводырь со мной спустился в ад.
Но смерть отринула меня, не впавшего во грех,
И по Великому Пути прошел я дальше всех.

«Cimmeria»
Robert E. Howard

I remember
The dark woods, masking slopes of sombre hills;
The grey clouds’ leaden everlasting arch;
The dusky streams that flowed without a sound,
And the lone winds that whispered down the passes.

Vista on vista marching, hills on hills,
Slope beyond slope, each dark with sullen trees,
Our gaunt land lay. So when a man climbed up
A rugged peak and gazed, his shaded eye
Saw but the endless vista – hill on hill,
Slope beyond slope, each hooded like its brothers.

It was a gloomy land that seemed to hold
All winds and clouds and dreams that shun the sun,
With bare boughs rattling in the lonesome winds,
And the dark woodlands brooding over all,
Not even lightened by the rare dim sun
Which made squat shadows out of men; they called it
Cimmeria, land of Darkness and deep Night.

It was so long ago and far away
I have forgot the very name men called me.
The axe and flint-tipped spear are like a dream,
And hunts and wars are shadows. I recall
Only the stillness of that sombre land;
The clouds that piled forever on the hills,
The dimness of the everlasting woods.
Cimmeria, land of Darkness and the Night.

Oh, soul of mine, born out of shadowed hills,
To clouds and winds and ghosts that shun the sun,
How many deaths shall serve to break at last
This heritage which wraps me in the grey
Apparel of ghosts?  I search my heart and find
Cimmeria, land of Darkness and the Night.

«Киммерия»
Роберт Говард

Я помню
Под темными лесами склоны гор,
Извечный купол сизо-серых туч,
Печальных вод бесшумное паденье
И шорох ветра в трещинах теснин.

За лесом - лес, и за горой - гора;
За склоном - склон... Один и тот же вид:
Суровая земля. Сумев подняться
На острый пик, откроешь пред собой
Один и тот же вид: за склоном - склон,
За лесом - лес, как вылитые братья.

Унылая страна. Казалось, всем:
Ветрам, и снам, и тучам, что таились
От света солнца, - всем дала приют
В глухих чащобах, голыми ветвями
Стучавших на ветру, и было имя
Земле, не знавшей ни теней, ни света, -
Киммерия, Страна Глубокой Ночи.

С тех пор прошел такой огромный срок -
Забыл я даже собственное имя.
Топор, копье кремневое - как сон,
Охоты, войны, тени... Вспоминаю
Лишь бесконечных зарослей покров,
Да тучи, что засели на вершинах
На долгий век, да призрачный покой
Киммерии, Страны Глубокой Ночи.

3.2. Стихи из рассказа «Народ тени».

3.2.1. Переводы Ермолая Шапутье (из сборника «Голуби преисподней» — Минск: Эридан, 1992).

* * *
Robert E. Howard

From the dim red dawn of Creation
   From the fogs of timeless Time
Came we, the first great nation,
   First on the upward climb.

Savage, untaught, unknowing,
   Groping through primitive night,
Yet faintly catching the glowing,
   The hint of the coming Light.

Ranging o’er lands untraveled,
   Sailing o’er seas unknown
Mazed by world-puzzles unraveled,
   Building our land-marks of stone.

Vaguely grasping at glory,
   Gazing beyond our ken
Mutely the ages’ story
   Rearing on plain and fen.

See, how the Lost Fire smolders,
   We are one with the eons’ must.
Nations have trod our shoulders,
   Trampling us into the dust.

We, the first of the races,
   Linking the Old and New –
Look, where the sea-cloud spaces
   Mingle with ocean-blue.

So we have mingled with ages,
   And the world-wind our ashes stirs,
Vanished are we from Time’s pages,
   Our memory? Wind in the firs.

Stonehenge of long-gone glory
   Sombre and lone in the night,
Murmur the age-old story
   How we kindled the first of the Light.

Speak night-winds, of man’s creation,
   Whisper o’er crag and fen,
The tale of the first great nation,
   The last of the Stone Age men.

* * *
Роберт Говард

Лишь занялся рассвет Творенья,
Как тени из времен Тумана
Мы вышли с гордым устремленьем
Пройти путями великанов.

Мы были первыми, и взоры
Нам не темнили шоры Знанья
На Светом залитых просторах,
Открытых юному дерзанью.

С тех пор кочуем мы в пустынях,
И в море носит нас волна.
Мы новые творим святыни,
На камнях режем письмена.

Не ждем награды и не знаем,
Где будет наш последний дом.
Но неустанно созидаем
Историю своим трудом.

Лишь в нас связующие звенья
Седых веков и новых дней,
Как легких тучек отраженья
В лазурных зеркалах морей.

Когда Утраченное Пламя,
Что в наших теплится кострах,
Уйдет с другими племенами,
От нас останется лишь прах.

И вихрь времен его развеет.
И камень сокрушит вода.
И свиток памяти истлеет.
И не останется следа.

Но Стоунхенджа монолиты
В грядущие вещают дни
О том, что в капищах сокрытых
Мы стерегли свои огни.

Не старится лишь скал гранит.
Мгновенно время человека.
Но мир преданье сохранит
О людях каменного века.

* * *
Robert E. Howard

“O’er lakes agleam the old gods dream;
Ghosts stride the heather dim.
The night winds croon; the eery moon
Slips o’er the ocean’s rim.
From peak to peak the witches shriek.
The gray wolf seeks the height.
Like gold sword sheath, far o’er the heath
Glimmers the wandering light.”
“Gods of heather, gods of lake,
Bestial fiends of swamp and brake;
White god riding on the moon,
Jackal-jawed, with voice of loon;
Serpentgod whose scaly coils
Grasp the Universe in toils;
See, the Unseen Sages sit;
See the council fires alit.
See I stir the glowing coals,
Toss on manes of seven foals.
Seven foals all golden shod
From the herds of Alba’s god.
Now in numbers one and six,
Shape and place the magic sticks.
Scented wood brought from afar,
From the land of Morning Star.
Hewn from limbs of sandal-trees,
Brought far o’er the Eastern Seas.
Sea-snakes’ fangs, see now, I fling,
Pinions of a sea-gull’s wing.
Now the magic dust I toss,
Men are shadows, life is dross.
Now the flames crawl, ere they blaze,
Now the smokes rise in a haze.
Fanned by far off ocean-blast
Leaps the tale of distant past.”

* * *
Роберт Говард

Озера серебрятся прежних богов снами,
Духи играют вересковыми волосами,
Дует ночной ветер, и затуманенный месяц
Скользит по воде,
Поблескивая над волнами.
На вершинах холмов кричат злые ведьмы,
В вечной охоте мчат серые волки, и негасимый
Горит над вереском нерукотворный свет.
О боги вересковых полей и озер боги,
Властитель гор и болот, чье имя – тайна,
Могучий хозяин лунного серпа,
Покажите нам свои шакалиные лики.
О божественный змей, пусть твои кольца
Вечно сжимают мир.
Смотрите – вот то, чего никто не видит,
Вот горят языки пламени,
Я хожу по раскаленным углям,
Догадайтесь, о чем я думаю!
Сила жара меня переменит,
Тень станет сейчас человеком,
Дым вознесется столбом.
Огонь горит, дарит тепло,
Сжирает все, что принесено океаном,
Он скажет нам все,
Что мы захотим узнать.

* * *
Robert E. Howard

“Dimly, dimly glimmers the starlight,
Over the heather-hill, over the vale.
Gods of the Old Land brood o’er the far night,
Things of the Darkness ride on the gale.
Now while the fire smoulders, while smokes enfold it,
Now ere it leap into clear, mystic flame,
Harken once more (else the dark gods withhold it),
Hark to the tale of the race without name.”

* * *
Роберт Говард

На небе Млечного Пути река;
Она течет над вереском, над горами, над мглою, над долиной,
Боги Старых земель далеко,
Но то, что сотворено мраком, бессмертно, бессмертно.
Смотрите же, не отводя глаз,
В мистическое пламя снова и снова,
Внимайте легенде о Безымянном Племени.

3.2.2. Перевод неизвестного переводчика (из сборника «Короли ночи» — Гродно: Сталкер, 1993).

* * *
Robert E. Howard

“Wolf on the height
Mocking the night;
Slow comes the light
Of a nation’s new dawn.
Shadow hordes massed
Out of the past.
Fame that shall last
Strides on and on.
Over the vale
Thunders the gale
Bearing the tale
Of a nation up-lifted.
Flee, wolf and kite!
Fame that is bright”

* * *
Роберт Говард

Волк! Волк побеждает!
И волчий вой слышен
средь равнинных холодов.
Уже настает рассвет,
когда тени былого
ордою придут в гости.
Неизменная слава
сегодня вернется не тенью,
а эхом триумфа.
Рождается народ —
бывшее Волчье Племя!
В солнце!
Из мглы прошлого!

3.3. Перевод С. Степанова (из сборника «Конан и другие бессмертные. Том 1» — СПб.: Азбука, 1996).

«A Song of the Race»
Robert E. Howard

High on his throne sat Bran Mak Morn
When the sun-god sank and the west was red;
He beckoned a girl with his drinking horn,
And, “Sing me a song of the race,” he said.

Her eyes were as dark as the seas of night,
Her lips were as red as the setting sun,
As, a dusky rose in the fading light,
She let her fingers dreamily run

Over the golden-whispered strings,
Seeking the soul of her ancient lyre;
Bran sate still on the throne of kings,
Bronze face limned in the sunset’s fire.

“First of the race of men,” she sang,
“Far from an unknown land we came,
From the rim of the world where mountains hang
And the seas burn red with the sunset flame.

“First and the last of the race are we,
Gone is the old world’s gilt and pride,
Mu is a myth of the western sea,
Through halls of Atlantis the white sharks glide.”

An image of bronze, the king sate still,
Javelins of crimson shot the west,
She brushed the strings and a murmured thrill
Swept up the chords to the highest crest.

“Hear ye the tale that the ancients tell,
Promised of yore by the god of the moon,
Hurled on the shore a deep sea shell,
Carved on the surface a mystic rune:

“ ‘As ye were first in the mystic past
Out of the fogs of the dim of Time,
So shall the men of your race be last
When the world shall crumble,’ so ran the rhyme.

“ ‘A man of your race, on peaks that clash,
Shall gaze on the reeling world below;
To billowing smoke shall he see it crash,
A floating fog of the winds that blow.

“ ‘Star-dust falling for aye through space.
Whirling about in the winds that spin;
Ye that were first, be the last-most race,
For one of your men shall be the last of men.’ ”

Into the silence her voice trailed off,
Yet still it echoed across the dusk,
Over the heather the night-wind soft
Bore the scent of the forest’s musk.

Red lips lifted, and dark eyes dreamed,
Bats came wheeling on stealthy wings;
But the moon rose gold and the far stars gleamed,
And the king still sate on the throne of kings.

«Песнь народа»
Роберт Говард

Сидел Бран МакМорн на троне высоком,
Бог-солнце канул, запад пылал.
На деву Бран глянул мрачным оком;
«Пой Песнь Народа», — он приказал.

Тьмою морскою темны ее очи,
Алым закатом губы красны,
Скинув, как роза, в преддверии ночи,
Дева коснулась рукою струны.

Лира златая в сдавленном стоне
Вспомнила древний, прекрасный язык.
Бран неподвижно сидел на троне,
В отсветах алых бронзовый лик.

«Первый народ мы, — так дева пела, —
Из неведомой дальней страны мы пришли,
Где море пылало, закат без предела
И высились горы на кромке земли.

Первый Народ — Последняя Раса,
Му затонул, он — легенда и дым.
Ныне акулы по голым террасам,
О Атлантида, гуляют твоим».

Бронзовым Бран сидел изваяньем,
В сполохах алых бился закат,
Лира исполнилась грозным звучаньем,
Словно бы струн перестроили лад.

«Слушай сказание древнего утра —
На берег выбросил моря бурун
Дивную раковину перламутра
С вязью таинственных лунных рун.

Руны гласили: «Первым по водам
Вышел ты из тумана Времен.
Знай — ты станешь Последним Народом
В год, когда будет весь мир сокрушен.

Сын твой, на гору взойдя, содрогнется
Вместе с горою, грозой обуян,
Узрит, как мир, словно свиток, свернется
В мареве дымном и канет в туман.

Ветер смятенным промчит небосводом,
Звездное крошево сдует навек,
Первый Последним станет Народом,
Сын твой — последний земли человек».

Голос тонул, оглушен тишиною,
Эхом вдали затихая без сил,
Ветер веял прохладой ночною,
Запахи леса с собой приносил.

Дева умолкла, кончив сказанье;
Мыши летучие, ночь, тишина.
Бран на троне, как изваянье,
Звезды зажглись, и встала луна.

3.4. Переводы Марии Семёновой (из сборника «Конан и другие бессмертные. Том 1» — СПб.: Азбука, 1996).

«The Return of Sir Richard Grenville»
Robert E. Howard

One slept beneath the branches dim,
Cloaked in the crawling mist,
And Richard Grenville came to him
And plucked him by the wrist.

No nightwind shook the forest deep
Where the shadows of Doom were spread,
And Solomon Kane awoke from sleep
And looked upon the dead.

He spake in wonder, not in fear:
“How walks a man who died?
“Friend of old times, what do ye here,
“Long fallen at my side?”

“Rise up, rise up,” Sir Richard said,
“The hounds of Doom are free;
“The slayers come to take your head
“To hang on the ju-ju tree.

“Swift feet press the jungle mud
“Where the shadows are grim and stark,
“And naked men who pant for blood
“Are racing through the dark.”

And Solomon rose and bared his sword,
And swift as tongue could tell,
The dark spewed forth a painted horde
Like shadows out of Hell.

His pistols thundered in the night,
And in that burst of flame
He saw red eyes with hate alight,
And on the figures came.

His sword was like a cobra's stroke
And death hummed in its tune;
His arm was steel and knotted oak
Beneath the rising moon.

But by him sang another sword,
And a great form roared and thrust,
And dropped like leaves the screaming horde
To writhe in bloody dust.

Silent as death their charge had been,
Silent as night they fled;
And in the trampled glade was seen
Only the torn dead.

And Solomon turned with outstretched hand,
Then halted suddenly,
For no man stood with naked brand
Beneath the moon-lit tree.

«Погибший друг»
Роберт Говард

Туман стелился под луной,
Клубясь, перетекал.
Один в лесу, во тьме ночной,
Усталый путник спал.

Сэр Ричард Гренвиль встал над ним
И тронул за плечо:
«Беда! Беда! Скорей проснись
И встреть врага мечом!»

Проснулся Кейн и испытал
Лишь радость, не испуг:
Его в ночи остерегал
Давно погибший друг!

И молвил Кейн: «Не мне, о сэр,
Господень смысл понять!
Увы, я видел вашу смерть,
Но вы со мной опять!

Как вышло, что из-за черты
Вернулись вы в сей мир?..» —
«Не время, Кейн! Дрожат листы,
Грядет кровавый пир!

Спешат нагие дикари
По голову твою,
И каждый клялся до зари
Предать тебя копью.

Отмщенья жаждает толпа,
И в бегстве смысла нет:
От их шагов гудит тропа,
Где ты оставил след!»

Едва лишь Кейн успел вскочить,
Стряхнув последний сон, —
Раскрашенные палачи
Бегут со всех сторон!

Но выстрел грянул, точно гром,
Врага сшибая с ног,
И под луною серебром
Сверкнул его клинок!

И с каждой вспышкой серебра
Багровый пламень гас
В зрачках не ведавших добра
Дикарских злобных глаз.

А рядом с ним другой боец
Разил в полночной мгле,
И с каждым выпадом мертвец
Пластался на земле!

Врагам добычи не видать, —
Поют, звенят мечи...
...И прочь отхлынула орда
И сгинула в ночи.

И вновь тиха ночная сень,
И лес молчит опять,
И обернулся к другу Кейн,
Спеша его обнять,

Спеша прижать его к груди:
«О сэр, откуда здесь...»
И что ж? Он снова был один
Под куполом небес.

«Solomon Kane's Homecoming»
Robert E. Howard

The white gulls wheeled above the cliffs,
the air was slashed with foam,
The long tides moaned along the strand
when Solomon Kane came home.
He walked in silence strange and dazed
through the little Devon town,
His gaze, like a ghost's come back to life,
roamed up the streets and down.

The people followed wonderingly
to mark his spectral stare,
And in the tavern silently
they thronged about him there.
He heard as a man hears in a dream
the worn old rafters creak,
And Solomon lifted his drinking-jack
and spoke as a ghost might speak:

“There sat Sir Richard Grenville once;
in smoke and flame he passed,
“And we were one to fifty-three,
but we gave them blast for blast.
“From crimson dawn to crimson dawn,
we held the Dons at bay.
“The dead lay littered on our decks,
our masts were shot away.

“We beat them back with broken blades,
till crimson ran the tide;
“Death thundered in the cannon smoke
when Richard Grenville died.
“We should have blown her hull apart
and sunk beneath the Main.”
The people saw upon his wrists
the scars of the racks of Spain.

“Where is Bess?” said Solomon Kane.
“Woe that I caused her tears.”
“In the quiet churchyard by the sea
she has slept these seven years.”
The sea-wind moaned at the window-pane,
and Solomon bowed his head.
“Ashes to ashes and dust to dust,
and the fairest fade,” he said.

His eyes were mystical deep pools
that drowned unearthly things,
And Solomon lifted up his head
and spoke of his wanderings.
“Mine eyes have looked on sorcery
in the dark and naked lands,
“Horror born of the jungle gloom
and death on the pathless sands.

“And I have known a deathless queen
in a city old as Death,
“Where towering pyramids of skulls
her glory witnesseth.
“Her kiss was like an adder's fang,
with the sweetness Lilith had,
“And her red-eyed vassals howled for blood
in that City of the Mad.

“And I have slain a vampire shape
that sucked a black king white,
“And I have roamed through grisly hills
where dead men walked at night.
“And I have seen heads fall like fruit
in the slaver's barracoon,
“And I have seen winged demons fly
all naked in the moon.

“My feet are weary of wandering
and age comes on apace;
“I fain would dwell in Devon now,
forever in my place.”
The howling of the ocean pack
came whistling down the gale,
And Solomon Kane threw up his head
like a hound that snuffs a trail.

A-down the wind like a running pack
the hounds of the ocean bayed,
And Solomon Kane rose up again
and girt his Spanish blade.
In his strange cold eyes a vagrant gleam
grew wayward and blind and bright,
And Solomon put the people by
and went into the night.

A wild moon rode the wild white clouds,
the waves in white crests flowed,
When Solomon Kane went forth again
and no man knew his road.
They glimpsed him etched against the moon,
where clouds on hilltop thinned;
They heard an eery echoed call
that whistled down the wind.

«Возвращение Соломона Кейна»
Роберт Говард

Над скалами белые чайки вились
И пеной хлестал прибой,
Когда наконец кочевая жизнь
Его привела домой.

Под ветром шуршал прибрежный песок
И к ночи клонился день,
Когда в свой маленький городок
Пришел Соломон Кейн.

Народ сбегался с разных сторон
И следом валил толпой:
Он шел, как призрак былых времен,
По уличной мостовой.

Он все смотрел и смотрел вокруг,
И странен был его взгляд.
Он видел столько горьких разлук
И вот — вернулся назад.

В таверне старой сквозь гул голосов
Поскрипывали слегка
Стропила из девонширских дубов,
Помнившие века.

Кейн поднял пенную кружку в честь
Павших в давнем бою:
«Сэр Ричард Гренвиль сиживал здесь...
С ним я ходил на юг.

Тела мертвецов с собой унося,
Текла по палубам кровь:
На каждое наше по пятьдесят
Испанских было судов!

Сбитые мачты падали вниз,
Мечи ломались в руках,
Но только яростней мы дрались,
И прочь отступал страх!

Длилась багровая круговерть
И новый рассвет вставал,
И сотни стволов изрыгали смерть,
Когда Ричард Гренвиль пал.

Каждому с ним наступит пора
Чашу испить одну...
Но лучше б нам было взорвать корабль
И с честью пойти ко дну!»

Пожар отражался в его глазах
И океана зыбь.
А по запястьям — рубцы на рубцах:
Память испанских дыб.

«А как, — он спросил, — королева Бесс?
Не больно ладил я с ней...»
«На могиле ее воздвигнули крест
Тому уж немало дней».

«Прах к праху!.. — он молвил. — Конец земной —
Могильная тишина...»
А ветер стонал и бился в окно,
И восходила луна.

Скользили по лику ее облака,
Когда Соломон Кейн
Неторопливо повел рассказ
О виденном вдалеке:

«В безбрежном лесу, на чужих ветрах,
Под багровой звездой
В глухую полночь рожденный Страх
Свивает свое гнездо.

Я видел черное колдовство,
Которого больше нет.
Оно отвращало и естество,
И самый Господень свет.

Там в городе, старом, как Смерть сама,
Жила бессмертия дочь.
Во взгляде ее — безумия тьма,
Кровавых пиров ночь.

Там грудами скалились черепа
Во славу красы ее.
Там крови требовала толпа —
Несытое воронье.

Царица была вторая Лилит —
Огонь и кровь на челе!
И был поцелуй ее ядовит...
Теперь она спит в земле.

Сразил я вампира, что высосал кровь
У черного князя из жил.
А после блуждал меж серых холмов,
Где мертвый народ жил.

Господь не оставил меня в тот день,
Орудьем гнева избрав,
И я оградил племена людей,
Земное земле отдав.

Я демонов видел в ночи полет,
И кожистых крыльев песнь
Сперва мое сердце одела в лед,
Потом позвала на месть.

Но все это в прошлом!.. Родной порог
Меня наконец манит.
Я стал староват для дальних дорог,
Забравших мои дни.

Довольно сражений и дальних стран,
Отмеренных мне судьбой...»
...Но где-то в ночи гремел океан
И скалы крушил прибой.

Он пену валов швырял в пустоту,
Стараясь достать до звезд,
И ветер летел и выл на лету,
Как бешеный гончий пес.

И Кейн услыхал тот призрачный зов,
Тот бестелесный стон,
И в глубине холодных зрачков
Вспыхнул былой огонь.

И Кейн оглянулся по сторонам,
Как будто бы в первый раз,
И вышел за дверь, где светила луна,
В серебряных тучах мчась.

Люди за ним поспешили вслед,
И видел добрый народ
Над вершиной холма его силуэт,
Врезанный в серебро.

Надолго ли скрылся?.. В какой предел?..
Чей голос его позвал?..
...И только победную песню пел
Над морем летевший шквал.

3.4. Перевод С. Троицкого (из сборника «Конан и другие бессмертные. Том 2» — СПб.: Азбука, 1996).

«The King and the Oak»
Robert E. Howard

Before the shadows slew the sun the kites were soaring free,
And Kull rode down the forest road, his red sword at his knee;
And winds were whispering round the world: “King Kull rides to the sea.”

The sun died crimson in the sea, the long grey shadows fell;
The moon rose like a silver skull that wrought a demon’s spell,
For in its light great trees stood up like specters out of Hell.

In spectral light the trees stood up, inhuman monsters dim;
Kull thought each trunk a living shape, each branch a knotted limb,
And strange unmortal evil eyes flamed horribly at him.

The branches writhed like knotted snakes, they beat against the nigh
And one great oak with swayings stiff, horrific in his sight,
Tore up its roots and blocked his way, grim in the ghostly light.

They grappled in the forest way, the king and grisly oak;
Its great limbs bent him in their grip, but never a word was spoke;
And futile in his iron hand, the stabbing dagger broke.

And through the tossing, monstrous trees there sang a dim refrain
Fraught deep with twice a million years of evil, hate and pain:
“We were the lords ere man had come, and shall be lords again.”

Kull sensed an empire strange and old that bowed to man’s advance
As kingdoms of the grassblades bow before the marching ants,
And horror gripped him; in the dawn like someone in a trance

He strove with bloody hands against a still and silent tree;
As from a nightmare dream he woke; a wind blew down the lea
And Kull of high Atlantis rode silent to the sea.

«Царь и дуб»
Роберт Говард

Тонуло солнце в закатной крови, и ночь вставала стеной.
С мечом на поясе ехал царь глухой дорогой лесной.

Кружили коршуны в вышине, в небесах несли караул,
И миру ветра разносили весть: «Вот к морю едет царь Кулл!».

Утонуло солнце в своей крови, погребальным костром горя,
И встал серебряный череп луны, чары свои творя.

И в свете призрачном ожил лес, словно духов зловещих рать,
Которую демоны лунных чар сумели в ночи собрать.

Да, ожил каждый дуплистый ствол, любой узловатый сук,
И деревья ветви тянули к царю, точно тысячи жадных рук.

Тут, вырвав корни свои из земли, будто восставший труп,
Шагнул и Куллу путь преградил старый могучий дуб.

На лесной дороге схватились они, царь и ужасный дуб.
Был безмолвен бой, и лишь хрип порой срывался у Кулла с губ.

Ведь были тут не нужны слова и бессильна людская речь,
И игрушкой жалкой в стальной руке верный сломался меч.

А леса сумрачный хор им пел напев, леденящий кровь:
«Мы правили здесь до прихода людей, и править мы будем вновь!».

Исчезнет в безвременье древний мир... Ведь кто силен, тот и прав.
Вот так пред воинством муравьев склоняется царство трав.

До рассвета длилась эта борьба, как жуткий ночной кошмар,
И Кулла ужас вдруг охватил пред силою древних чар.

Но утро пришло, и вот уже заря улыбнулась спящей земле,
И были руки его в крови на холодном мертвом стволе.

Очнулся он. Свежий ветер гнал зеленого леса шум,
И молча Кулл продолжил свой путь, полон глубоких дум.