Cthulhuhammer

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Cthulhuhammer » Сага о Конане » Чешская Сага


Чешская Сага

Сообщений 271 страница 280 из 346

271

выложи, погляжу

0

272

Chertoznai написал(а):

выложи, погляжу

хорошо, только придётся по главам, начиная со второй (вроде её здесь ещё не давал)

"Конан и слепая богиня" Леон да Коста

Перевод с чешского В.Ю.Левченко

Глава 2:
II.

На улице Конан почувствовал себя свободнее. Его уже не стесняли и не сдерживали  низкие потолки и узкие пространства между лавками и столами. Мог исчезнуть раньше, чем любой из полудюжины мужчин, плетущихся позади него, мог опомниться.  Однако поступить так помешало  любопытство. Сперва обратился к таинственной женщине, но прежде чем  смог вдохнуть, та прижала ему нежный палец к губам.

– Не здесь, прошу! Поспешим, скоро узнаешь всё, что нужно,– произнесла решительно.

Без дальнейших  слов села в носилки, ожидающие перед притоном. Киммерийца опять немедленно окружили шестеро вооруженных охранников, и он просто пожал своими плечами, положил правую руку на рукоять меча, и не говоря ни слова, последовал  за стремительными  шагами носильщиков.
Ослепительный полуденный зной отступил, уступая ласково-приветливому мягкому свету приближающегося вечера. На переполненных шумящих улицах люди, поглядывающие на бичи – хлысты в руках сопровождающих стремительно очищали им путь. Быстро выбрались из запутанного лабиринта кривоватых улочек пресловутого квартала и достигли более широких благоустроенных мостовых, идущих вдоль домов купцов, поднялись на холм к месту, где селились наибогатейшие вельможи. По пути им попадалось всё больше дворцов, утопающих в зелени и пестреющих яркими раскрасками и  цветами. Там преобладали луковичные маковки крышь и башенки, покрытые причудливо-сложными рельефными узорами. Здесь выплывала над волнистыми листьями декоративных пальм выпуклые маковки куполов с ровными насечками, покрытые ярко-зелёной медянкой, в других местах из  моря тропических цветов выныривали блестящие купола бирюзовой голубой керамической мозаикой, переплетающейся в жёлтых и белых узорах.  Внушительно-великолепные здания время от времени чередовались со скромными или ступенчатыми  башенками храмов из охристого кирпича, зачастую возведёнными в форме восьмиугольника. Тщательно старательно  ухоженные площади террас,  перемежаясь с  удерживающими  вымощенными разноцветными булыжниками, сменялись, чередуясь связывающими их   широкими ступенями лестниц, образуя мостовую.  На удивление юноши направились прямо во дворец из белого мрамора, расположенному на высочайшем холме города. Меж тем, когда  дневного света уже не  хватало, чтобы растворить красноватый полусвет наступающего сумрака, прошли почти весь город, и Конан из заплёванного  притона –У Козы– Тамира оказался прямо в палацио – дворце шаха Ары.

***

–Должна обладать взором  очей, как бездонный колодец порока, так чтоб мужчина никогда не догадался что именно в них отражается.  Твои жесты должны источать  морозный холод страсти падшего ангела. А голос должен вызывать ощущение  того, какое получит шестнадцатилетний сын подконюшного, будучи до сих пор девственником, когда его лицо вместо удара хлещущего кнута погладит красивая наложница шаха. Но главное –  помни, малышка, что мужчины всего лишь звери–. 
Шагии было четырнадцать лет, когда этот совет ей дала бывалая куртизанка старая Аро. Хотя она была страшна, стара и с всклокоченными космами,  её глаза  всё ещё оставались поразительно ясными и живыми. До смерти не испытывала нужды – шах ей назначил  щедрое пожизненное содержание, а его потомки щедро  выплачивали.
Шагия эти советы хорошо запомнила. Усвоила и использовав, через два года стала известнейшей наложницей Ары. Даже сейчас, по прошествии четырнадцати лет, оставалась его наилюбимейшей наложницей. И тщательно скрывала первые мелкие морщинки в уголках её глаз и в душе опасалась проявлений старости.
Телохранитель остался пред дверями.

– Не думаю, Бартакус, чтоб я была в смертельной опасности, – усмехнулась она испугавшемуся командиру своих охранников, когда жестом пригласила варвара войти в её личные покои.  – Смотри, чтоб меня никто не беспокоил –  после прогулки  в город теперь отдыхаю. – и позволила соскользнуть  с плеч тяжёлому бархатному плащу, и злорадно-удовлетворённо польщённо уловила  полусдерживаемый восхищённый вздох любующегося киммерийца.  Конан  ещё хорошо помнил прохладные прелести  неживой красотки Туэнн  и теперь почувствовал, что та вернулась в мир живых, по крайней мере, с подобными совершенно идеальными изгибами тела. В ядовитых зелёных глазах женщины, стоящей перед ним, не было даже тени напоминающей Туэнн. То, что в них видел, заставляло его кровь вскипеть, но где-то глубоко в подсознании что-то вынуждало остерегаться.

– Назови мне своё имя!– Властным голосом произнёс варвар.

– Шагия. А как мне называть тебя, дикий Северянин? – произнесла  женщина с лёгким оттенком насмешки на своих полных соблазнительных  губах.

– Я Конан, киммериец.

– Конати, киммериец,– игриво ласкающе-нежно протянула она.

  Небрежным жестом  освобождая волосы от золотой заколки, украшенной изумрудами и разноцветными узорами. По её обнажённым плечам хлынули пролившимся потоком каскад тяжёлых волос цвета тёмной меди. Зеленоватые полупрозрачные одеяния более чем щедро показал сильные упругие груди, тонкую талию, которую можно охватить между большим и средним пальцами обеих рук, и округлые бедра, напоминающие изгибами изящные своды  четырёхструнный тунбур из мастерской знаменитого мастера Артане. Её кожа  светилась  матовой белизной редчайшего жемчуга, из-за которого племена урождённых ныряльщиков в  Чёрных королевствах  рискуют своими жизнями в глубинах Западного океана. Уселась на софу, покрытую пурпурным шелками с серебряными символами, скрестив длинные ноги под собой, чтобы ещё более выставить напоказ свою стройную фигуру, и кивнула, приглашая присесть рядом с ней. Конан почувствовал, как от прилива стучащей крови готов лопнуть его череп.
– У меня  задание, для которого никто иной в городе не подойдёт лучше нежели тебя, мой могучий северянин.

– Почему именно я?

– Мои люди видели, как ты  дрался  на рынке. Только такой воин, как ты, может победить дворцовых стражей. Кроме того, ты не местный. Никто тебя здесь не знает, не сможешь предать. И не важно, в каком городе  потратишь награду, –  кожаный мешочек величиной с кулак киммерийца дзинькнул, звякнув чистым златом.

– Что мне делать?

– Безделицу – пустяк. Принеси мне из башни советника шаха Дахомана небольшую драгоценность, которая ценна  только для меня. Узнаешь это  легко, вырезана из чистого горного хрусталя. Но, возможно, будет трудно её найти. В башне находятся две комнаты и замаскированная крытая терраса в бельэтаже. Караульное помещение под  лестницей уже не используется. В большой комнате под крышей живёт советник. Туда никогда никто иной не входит,  так что понятия не имею, где там шкатулка может находиться или лежать. Командир моей стражи проведёт тебя по дворцу и объяснит всё, что необходимо. Укажет тебе проход во двор и вблизи боковую дверцу в стене цитадели. Переждёшь и выберешься после наступления темноты, когда советник отправится на праздник. Если никто не заметит исчезновения шкатулки, возвращайся в мои покои и жди там меня. Если внезапно настигнет дворцовая стража, беги прямо к дверцам – будут открыты – и мой верный посыльный отыщет тебя у Тамира. Деньги получишь, когда ларец будет у меня в руках. И помни,  никогда и ни за что не смей открывать шкатулку. Иначе можешь распрощаться с наградой.
–Этот сильный простачок  мог бы достичь успеха,– – оценивающе с восторгом наслаждения смерила восторженным взором могучие очертания великолепно сложённую фигуры варвара, рельефно выступающие твёрдые мускулы, и дикий, но прямой взгляд. – –Сможет разделаться – расправится с внезапно появившейся стражей одной левой рукой. Если их окажется слишком много, всё равно трудно будет захватить его живьём, но если это случится так, то кто поверит вору, что его послала наложница шаха... Хрустальный ларец, говорят, исполняет людские желания. А я не хочу состариться–,–  подумала  красавица  Шагия.

– А что в залог?

– Моего слова тебе не достаточно?

Вместо ответа легко, как бы  небрежно коснулся своими мощными пальцами одной руки её тонкое, стройное предплечье, одновременно другой схватил её за локоны волос на затылке так сильно, что она не могла пошевелить головой. Голубое пламя в его глазах вспыхнув угрожающе разгоралось.

–  Закричу о помощи, – зашептала тихо она, охваченная приливом внезапно захлестнувшей страсти.

– Не думай. Лишишься единственного воина в городе, который может удовлетворить все твои прихоти и желания,– ответил  тихо и  бесстрастно киммериец.

Теперь  это был  голос, в котором звучал намёк на триумф. Ослабил захват у затылка, неожиданно мягко провел рукой по подбородку и её полуоткрытых губам, спустилась к длинной шее и далее вниз к талии.

– Но если вправду хочешь, чтобы удалился ...– опустился  на колени пред  софой, губы стремительно  ласкали  вздымающиеся груди.
Вместо ответа выгнула зад, положила руки ему на широкие плечи и легонько впилась  в них ногтями, как тогда, когда дикая кошка с жестоким умыслом играет с добычей. Не вскрикнула. 

***

В отличном настроении, с горько-сладким запахом арники и жасмина в ноздрях и длинными, горящими царапинами на спине киммериец шёл через дворец рядом с мрачным нахмурившимся командиром дворцовой стражи. Над очаровательными, стройными, симметричными бело-стенными зданиями возвышалась огромные, инкрустированные золотом купола, по бокам с обеих сторон облицованные малые купола и шпили башен с маковками луковичных крыш, рассеивающие тени. В неподвижно-спокойной водной глади поверхности канала, протекающего вдоль заднего фасада, реалистично отражались  зеркальные мраморные колонны, подковообразные порталы, воздушные террасы, филигранные карнизы и окна в форме хребта осла, и создавалось впечатление иллюзия состоящей из четырёх одинаковых, зеркально перевернутых частей. Заходящее солнце окрашивало замок  и воду в тысячи оттенков красного цвета. Раскинувшиеся висячие дворцовые сады, фонтаны, пруды и экзотические растения умножали великолепные впечатления.
Минуя тайную калитку подошли к бастиону Дахомана. Он одиноко прижимался к стене дворца в запустелом северном закутке – закаулке заброшенного сада. Квадратная башня из тёмно-красных терракотовых кирпичей, увенчанная  короткими зубцами, являла прямую противоположность прекрасному  замку Ара. Без украшений и отталкивающе-непривлекательная стояла,  мрачно и уродливо возвышаясь до десяти саженей над пышным зелёным садом. Окруженная застывше- оцепенелой тишиной. Щебетание птиц вместе с опьяняющим ароматом цветов, охватывающие вечером весь парк, избегали этого места. Единственный вход закрывали тяжелые эбеновые створки из чёрного дерева с серебряным молоточком в форме медузы с женским лицом. А в двух третях высоты, тремя саженями выше стены, каждый фасад стены пересекался многочисленными тяжёлыми арками, поддерживаемыми массивными четырёхгранными квадратными колоннами.
«Терраса,» – блеснуло в голове Конана.

Верхнюю часть башни венчал стеклянный купол, по-видимому, возведённый позднее.

– Не выглядит  так, что  визиты хозяин дома любит визиты посетителей, – проронил киммериец, не могущий избавиться от ощущения, что за ним неотступно скрытно наблюдает враждебный взор чужих  глаз.

– Однажды сюда попытался проникнуть один взломщик из города. Там ещё не было молотка. Без проблем  попал в башню, советник шаха никогда не запирается. Никто не узнал, что случилось внутри. Но это не продлилось даже так долго, чем время для  очистки апельсина, и вор выбежал,  отчаянно вопя и ревя, прямо в руки дворцовой стражи. Смертельно напуганный пал вниз к их ногам и взирал  на них как на спасителей. Хотя и не получил ни единой царапины. И по сей день никому ничего не рассказал, что его так испугало – онемел, лишившись дара речи. Вскоре после этого появился на дверной молоток. Говорят, обладает  возможностью людским голосом  предупреждать хозяина дома о непрошеных гостях. Но до сих пор это никто не решился попробовать,– злорадно добавил провожатый юноше. Это были первое слова, которые произнёс  за всё время.
Киммериец выразительно взглянул на Бартакуса, но ничего не ответил. Становилось ясно, почему Шагия действительно не нашла кого-нибудь более подходящего для своего замысла. Все воры в городе, безусловно, знали о скверной – крайне плохой репутации бастиона Дахомана, и башню избегали, обходя издалека.
Они вернулись во дворец, когда  зашло солнце, и слуги разжигали факелы. Конан, пребывая в сосредоточенном рассудительно-холодном состоянии, запечатлевал в памяти все закутки и повороты коридоров; застекленные беседки с терракотовыми скульптурами быков и коней; гобелены, искусно украшенные  геометрическими узорами и пронизанные рельефными изображениями, показывающими сцены сражений, охот, придворных церемоний и шествий покорённых народов. Бесшумными шагами ступая по разноцветному мозаичному полу, около искусно вырезанных из тёмного морёного дуба диванов, покрытых шелковыми накидками, оживлённых сценами с  мотивами грифонов и крылатых львов. Застыл  пред портретом конника – всадника в натуральную величину, обрамлённом в золоченой раме с разноцветными драгоценными камнями. Сапфиры, рубины и изумруды светились во мраке коридора и отражали мерцание пламени. Даже одного из этих камней было бы достаточно для бедной семьи, обитающей  в хате городских предместьях,  для проживания на целый год. С холста картины  на него властно взирал  прекрасно сложенный вельможа. Пронзительные чёрные глаза демонстративно подчёркивали нескрываемую властность и авторитарность прирождённого предводителя, преисполненного могущества. Тёмные, коротко подстриженная бородка обрамляла величаво-благородные приятные черты лица.

– Кто это?

– Не узнаёшь нашего наипрекраснейшего шаха, варвар? Правда, уже  пятнадцать лет минуло, как её написали, но даже тогда его нарекали –Ара Великолепный–, –– усмехнулся командир стражи, явно демонстрируя очевидные на его взгляд преимущества цивилизованного городского человека.

– Не знаю твоего шаха. И тебя размажу прямо об его двери, если не сменишь тон или ещё раз  посмеешь также заговорить со мной, – прорычал Конан.

Напряженность мгновенно вспыхнувшая между двумя воинами с мгновения, когда они вышли, чтобы осмотреть замок, выплеснулась наружу с удвоенной силой. Долгое время они стояли под портретом с руками на рукоятях мечей, и впитывали горящими взорами испепеляющее пламя взаимной ненависти двух  различных миров.
С одной стороны – дикий северный варвар со смертоносными  ледяным пламенем в прищуренных  голубых глазах  и гривой чёрных волос, с другой  – белобрысый гундерманский наёмник с аккуратно подстриженной бородкой и светлыми волосами, заплетёнными в хвост на затылке, чьи серые глаза выдавали насмешливое высокомерие власти и могущества. Был он немного пониже и поменьше, но всё же более коренаст и широкоплеч.
Затем командир стражи отступил на шаг назад.

– Моя госпожа, к сожалению, не захотела бы, чтоб я убил тебя здесь и сейчас. Но поберегись – будь осторожен. Если когда-нибудь встретимся в городе, разделаюсь с тобой раз и навсегда. Бичём, а не клинком. Жаль марать благородную сталь для дикаря.

– Надеюсь, что встретимся, – прошипел  киммериец, не скрывая жажду  крови. Бартакус молча повернулся и пошёл в палаты своей госпожи. Конан лишь немного задержался на некоторое время, прежде чем последовал за ним. В кармане его играл изумруд величиной с ноготь большого пальца, который несколько мгновений назад покоился в орнаменте рамки портрета. Конечно, за риск гораздо больший, чем ему ранее говорили, и что за это посулили, заслужил и немного большей награды.

***

Вдоль ярко освещённых  стен пиршественного квадратного зала с приподнятым постаментом – сценой стояли вооружённые воины. Их посеребренные панцири и доспехи и заострённые шлемы, напоминали облачение заморийской королевской гвардии и отражали вспышки сотен факелов. Рыдающе-плачущий голос флейты дополнял приглушенные аккорды тунбура. Негромкий женский голос пел о любви.
Шагия собиралась шагнуть внутрь, когда тощая ладонь вдруг неожиданно схватила её за локоть и, грубо волоча, втолкнула в нишу, укрытую гобеленами радостных расцветок.

–Удели  мне чуточку своего милостивого внимания, пока твой   господин и повелитель занят происходящим на сцене, о прелестно-очаровательная! – иронично обратился,  произнося слащаво, мягкий голос.

– Это не только мой господин и владыка, но и твой, Дахоман,– одёрнула резко наложница и быстро украдкой осмотрелась. – Это надо помнить и иметь в виду, по крайней мере, здесь, где каждый может нас увидеть, – мягко и тихо прибавив, когда убедилась, что никто не услышит.
Ухватил  её ладонь руку и страстно прижал к своим губам.

– Ждать уже не  долго,  я раньше говорил. Шкатулка Армиды нам поможет. Ара умрёт, а я сяду на его трон – а ты, ты  – станешь рядом со мной.

–Тот хрустальный талисман и вправду  настолько мощный?– Зашептала женщина, едва скрывая чувства.

– Больше, чем кто-либо сумеет представить. Ни коринтийцы маги, которые однажды создали шкатулку,  преподнеся как  свадебный дар для легендарной ахеронской королеве Армиды, не подозревали, что это всего лишь тень минувшего. И если бы возник хоть простой намёк на подозрение, что вещица представляет собой  на самом деле, их король собрал бы войска и повёл бы в бой, чтобы вернуть артефакт обратно.
  Бегающие  глаза советника шаха полыхнули фанатичным пламенем.
  – Я сам отыскал её при совпадении довольно странных обстоятельств. Несколько лет назад в аренджунской гостинице жил  маг, который забрёл по Дороге королей в Кхитай. Я тогда разместился  в соседней комнате и услышал, как несколько мужчин вломились к нему. Прежде, чем его убили –  а убили быстро, немилосердно, жестоко и безжалостно-беспощадно – тот смог произнести только одно единственное заклинание невидимости,  не знаю, почему. А когда, перевернув в комнате всё вверх дном, злоумышленники богохульствуя и проклиная богов ушли,  я понял – та вещь, из-за которой они убили, скрыта иллюзией.
Если необходимо спрятать  небольшую вещицу, то это заклинание не трудное. Произнёс пару слов и пустой жестяной жбан – кувшин на камине превратился в декоративную деревянную шкатулку медового цвета. Маскировка спрятанной хрустальной шкатулки с семью драгоценными камнями. Эти камни были, несомненно, бесценной  редкой окраски и огранки, но в большинстве домов вельмож опытный грабитель обнаружил бы и более ценную добычу. Мне стало ясно – это – магическая вещь. Истекли годы, прежде чем я понял принцип её действия. Теперь с её помощью могу стать шахом Махраабада, королём всей Хайбории, владыкой всего мира! Та вещица исполнит любое желание.

– Так уж и любое?

– Всё на свете. Просто ...

– Осторожно, кто-то идёт! –  тихо шепнула женщина. – Благодарю за сопровождение, почтенный господин советник,– чуть громче добавила  она, учтиво отступая от мужчины. – Довольна твоей рассказанной историей, но последуем на праздник.

Дахоман молча поклонился и  с непроницаемо-каменным лицом последовал за ней.

– Опоздываешь, Дахоман  – и ты, моя милая,– шах прищурил глаза на приближающуюся пару.

– Прости меня, сиятельный, блистательно-великолепный. Только напряжённейшая работа во имя твоей  большей славы  так задержала меня,– учтиво поклонился небольшой худощавый человек с хищными чертами, и длинными волосами цвета воронова крыла, спадающими на лицо.
Шах Ара, прозываемый – Великолепный, – только небрежно кивнул, величественно сибаритствующе растянулся на шёлковых подушках и указал Шагии на место у своих ног. Ему уже минуло пятьдесят, горделивая осанка тела и позы, однако, выдавала не ослабевшие  мускулы. И, несмотря на седеющие виски и первые нити серебра в тёмной, коротко остриженной бородке, ещё был привлекательным мужчиной. Отхлебнув шумно красное вино из золотого кубка, инкрустированного розовым стеклом и кристаллами, вновь  обратил своё внимание на комедиантов.

Опять душу мою лихорадит печаль каждого властелина —
лесть — когда я сам себя возвёл на трон?
Иль должен я признать, что мой взор правду изрекает:
что любовь эта притворна, наигранна и двулична —
так как волшебник — урод и подлое чудище, но
с ангелоподобным привлекательным, подобным  вашему, лицом,
Превращающий любое зло в наивысшее благо всюду
Куда лишь в данный миг падёт его взор? *

Карагиз опустился  на колени на мраморном полу у ног  шаха. Длинные седые волосы его спутанными космами спадали на спину, грудь под распахнувшимся халатом блестела от пота и лихорадочно горящие глаза выдавали отражение мучительных терзающих сомнений кхитайского владыки Чан-Ю.
В зале время как будто остановилось. Тишину нарушали лишь шипящие факелы. Ара рассеянно поглаживал рукой изгибы своей прекрасной наложницы. Шагии это напомнило прикосновение другого человека, молодого черновласого киммерийца, который на удивление оказался весьма опытным любовником. При воспоминании о его дикой страсти, её грудь и шею защемило сладостное оцепенение. Дахоман обеспокоенно шевельнулся, опустил глаза и искоса украдкой бросил в её сторону взгляд. Та потерянно опустилась на колени у ног владыки в глубокой задумчивости. На происходящее вокруг себя не обращая ни малейшего внимания. Мечтательно осматривала внушительные цилиндрические своды, подпёртого прочными аркадами и колоннами из полосатого цветного мрамора, как будто видела их впервые в своей жизни. 

Мне уже ничем не помочь, мой разум тут и там,
И я как безумец не нахожу покой,
как блаженный  думаю и также говорю,
не досягаема правда и ничего не понять.
Ибо мои клятвы ясны и светлы, как утро,
а у тебя –  чернее, нежели ночь и само пекло. *

Последние слова с горечью выплеснул актер и отчаянно ударился головой о холодные плитки.
Шагия вздрогнула и посмотрела на него отсутствующим взглядом.

– Комедианты наскучили? – Аро задумчиво накручивал русые волосы на  палец так долго, что  она ему смотрела прямо в лицо. Волосы её отливающие блеском меди растрепались, когда одна из гаремных девок повеяла опахалом из павлиньих перьев, очи загорелись, блеснув ярко-зелёным светом  горных озёр.

– Не совсем. Просто задумалась, в какие одеяния облачиться на праздник. Замёрзла, – невинно ответила. Напряглась. Мороз, пробежавший по спине, вызвал   не холод.

–Ты прекраснейшая и без всяких одежд, – непроницаемо-загадочно усмехнулся шах. – Но сейчас выглядишь устало. Видимо  сказался нелёгкий  путь через весь город. Может быть, тебе лучше и приятнее отдохнуть  тихой комнате, нежели  на шумном застольном пиру.

Выпрямилась, словно получила пощёчину.  С невнятной улыбкой  посмотрела на Ару, его лицо не давало возможность прочесть хоть что-то.

– Это правда, мой господин,– склонила покорно голову и немного неловко с вычурно-вынужденной  элегантностью направилась к выходу из зала.
Прежде, чем успела дойти до дверей,  от стен дворца  эхом отразился вибрирующий  пронзительный, не людской вскрик.

______________________________________
* Сонеты У.Шекспира, перевод с чешского

0

273

Следующая - третья:
III.

            Квадратная, чернильно-чёрная как смоль громада  бастиона Дахомана  возвышалась, выделяясь  тёмным массивом на синем фоне неба. Зловещие короткие  зубцы разрывали бархат  неба на клочья, как клыки кровожадных чудищ. Ряды  зияющих мертвенно-безлюдных окон напоминали дыры, разверзшиеся в небытие. Хотя по саду шаха теперь пробегал лёгкий вечерний ветерок, около бастиона не колыхнулось ни стебелька. Воздух как будто вжимала в землю злонамеренная рука невидимого гиганта. 
Конан никогда не планировал и не думал воспользоваться входом, памятуя о  рассказанной Бартакусом истории, содержащей больше нежели предостережение. Припомнил и отратительно-отталкивающий серебряный молоток с лицом медузы, в душе проклиная свою слабость к красивым женщинам. Направился в сторону – к  вратам в северной стене и вышел за дворцовые стены.
  «Вправду  открыто,» –  подумал варвар, – «по крайней мере, в этом Шагия не солгала».
   Теперь знал наверняка и был уверен  –  у него есть  свободный путь для отступления. Узким проходом направился к месту, где виднелась  задняя стена башни.
Преодоление стен и преград не было проблемой –  архитекторы замка явно гораздо больше заботились и беспокоились о внешнем виде строения, нежели чем о его защите. Киммериец лишь слегка отклонился, ухватил руками за верхний край, подтянулся, перенёс ноги через стену, и без единого шороха встал около стены из тёмно-красного кирпича. Решил получше осмотреться, оставаясь незамеченным укрытым  в тени бастиона,  под иным углом  осмотреть серебряного монстра на двери.
До  террасы ему оставалось еще  почти сажень. Но это не могло остановить горца. Швы между кирпичами обеспечить достаточную поддержку там, где обычные смертные видели только гладкую поверхность. Издали казалось – руки Конана и ноги прилипли к стене, и передвигаются по ней как муха. Всего пара мгновений,  и опираясь на локти, взобрался  на парапет под одной из арок. Просунул голову внутрь террасы и так же тихо, попытался туда через небольшое отверстие протиснуться,   вытянувшись всем туловищем, когда получил удар по голове. 
«Возможно, сильно треснуло   кулаком самого неисповедимо-загадочного Бела – бога всех воров,» – мелькнуло как озарение.
Потом его сознание померкло.  Остался бессильно-обездвиженно висеть, зажатый  в проёме,  с головой и плечами погружёнными в устрашающе окутавшую внутри темноту,  и с ногами, свободно болтающимися вдоль стены башни.
Когда сознание вернулось, ночь ещё продолжалась. Варвар и понятия не имел, сколько находился в подвешенном состоянии – пару  секунд или пару часов. Его желудок, отягощённый массой всего тела, решительно протестовал. Прогнал из него мучительную  боль, агонизирующе смешивающуюся  в раскалывающейся от удара  голове  в угнетающем единстве. Подавил стон и всё-таки взобрался на широкий выступ парапета. Последнее усилие напряжённых мускулов – и варвар с грохотом рухнул на каменный пол. Потом стремглав перевалился  на бок, откатившись в сторону, игнорируя стучащие как молот кузнеца боли в черепе, и настороженно встал с мечом в руке.
Внутрь проникал тусклый отблеск месяца. Неестественная тишина разбудила все варварские рефлексы. Напрягшись как струна, всматривался в середину  помещения. Тогда за ним прозвучали шаги. Отскочил и молниеносно прыжком развернулся  – нигде и никого.
     Насмешливый хохот, звучащий со всех сторон, его удивил так, что застыл на месте. В голову ворвался режущий хор нелюдских  щебетавших голосов, которые не могли прийти ниоткуда, нежели как из загробного мира. Волосы на загривке ощетинились от ужаса. Невольно отступал, пока не упёрся – уткнулся затылком в  холодную кирпичную стену. Это его мгновенно отрезвило. До него дошло,  что колдовское заклятие останавливало воров,  используя их собственные страхи возбуждённого воображения, однако не создавая    никаких реальных  препятствий. О   чём-то подобном рассказывала и Туэнна; жрецы Сета, так некоторые поговаривали,  по-видимому, всегда также отпугивали немногих, препятствуя расхитителям гробниц. Усилием воли подавил тревогу. Голоса и смех стихли, как будто внезапно обрубленные.
    Когда постепенно его глаза приспособились к мутновато-туманному освещению, обнаружилось, что  очутился на крытой террасе под крышей самого бастиона.
    До него зол средний этаж входное отверстие на первом этаже башни. Пред ним в середине пола зияло отверстие – вход  на первый этаж башни. Круглая крышка из массивных досок лежала, отброшена в сторону. Наискось над ним с пола на последний верхний этаж бастиона прислонилась внушительно-массивная  широкая лестница. Откидной  люк над головой был отворён. Киммериец, держа обнажённый стальной клинок в правой руке, мягко, как кошка крался по ступеням вверх, туда, где его инстинкты дикаря  смутно ощущали некое чужеродное присутствие.
       Последняя ступенька. Над ним сверкали мириады сияющих звезд. Блестели, проникая сквозь огромный купол, который занимал почти весь потолок. Свеча на массивном дубовом столе в середине комнаты почти растаяла в горячую, вязкую лужицу воска. Танцующее пламя озаряло запылённые обложки книг и фолиантов, которые заполняли полки, выстроенные от пола до потолка, вдоль трёх стен просторно-обширной комнаты. К четвёртой был приставлен длинный узкий стол, поверхность которого почти полностью исчезала под нагромождением алхимических банок, причудливых колб, и необычных форм реторт, пергаментов, связок пучков сухих трав, измельчённо-раздробленных косточек зверей и всех видов чародейского снаряжения. Неубранная кровать со скомканными одеялами и старый шаткий покосившийся комод свидетельствовали, что владелец пренебрежителен и не требователен к комфорту. Затхлая берлога  второсортного колдунишки – ничто не могло более точно уловить в запущенном состоянии помещения.
Только одна вещь из всего этого выделялась. Прямо на столе, в месте, очищенном от гор пыли, лежала шкатулка с блистающим нутром. Идеального качества изготовления, не позволяя никому сомневаться в том, что это изделие является бесценным и древнего происхождения. Её гладкие полированные стенки напоминали структурой редкостные драгоценные  агаты,  даже в полутьме башни светившиеся теплым медовым цветом. Внутренности были выстланы – облицованы чёрным бархатом – и пусты. Кто-то опередил – обогнал Конана.
Неслышно ступая по полу, варвар осторожно обошёл вокруг дубового стола. Сделал едва ли пару шагов, когда в тени комода на другой стороне комнаты, под чьими-то ногами заскрипели проседающие доски. Прыгнул в этом направлении – и столкнулся с тяжёлым дубовым столом, который кто-то на него развернув толкнул. Перед лицом киммерийца на миг мелькнули выступающие передние зубы и блеснувшие хитрые как у ласки глаза. Затем тяжёлый люк  в полу захлопнулся.
На лестнице раздался  торопливый стук хлопающих подошв, скрипнули эбеновые створки двери, и темноту ночи пронзил  нелюдской крик, проникнув за стены и болезненно вибрируя отражаясь внутри, сдавливая внутренности.
Конана охватил ужас,  изначальный испуг пред неестественными силами хаоса. Однако это не остановило –  не заставило колебаться или задумываться ни на миг. Моментально встал у плотно захлопнутой крышки, вскочил на одну из  последних ступенек лестницы, со следующей соскакивая уже на полу на первом этаже. Успел заметить,  как перед ним с окончательной неотвратимостью  захлопнулся на миг светлеющий  прямоугольник двери, за которой исчезла знакомая худощавая фигура.
Варвар озирался, как лиса, пойманная в капкан. Справа догорающие  угли камина освещали возле двери подобную нише пустую соседнюю комнату,  предназначенную, скорее всего, для охранника. Узкая лестница, по которой можно было легко сбежать, дальше выводила только на другое открытое внутреннее пространство в нескольких саженях от  каменных стен. Исступлённо-яростно потряс створку. Напрасно. Визги медузы-молоточка на эбеновых дверях угрожали порвать  барабанные перепонки.

«Единственный путь – наверх,» – блеснуло в голове киммерийца.
Несколькими  скачками влетел на крытую террасу. Комнату над его головой изнутри озаряло пламенем. Закатившейся огарок свечи начал пожар, который  в сухой запылённой комнате распространялся с угрожающе стремительно. Нагнувшись над  северной стороной террасы Конан увидел маленькую фигурку, бегущую к кварталам купцов. А сам он оказался в ловушке между огнем и магией.

    «О девять дьяволов Зандру!» – Прошмыгнул в окно, как змея. Качнувшись мускулистыми руками, выгнул спину и с высоты почти трёх саженей упал к подножию дворцовой стены. Пологий склон смягчил, сгладил силу удара. Киммериец, несколько раз откатившись назад, рухнул, задыхаясь у каменной стены особняка некоего  вельможи.

Нелюдские верезжащие вопли медузы-колотушки вдруг заглушило высоким скрипучим тоном, как будто треснув, разорвались небеса. Купол над  комнатой Дахомана заревел,  взорвался и обрушился в брызгах сверкающих осколков. Из башни вырвалось с взорвался громким треском уничтожающе-разрушительное пламя.

«Кром и Имир!»

Дикарь тряхнул чёрной гривой и стремглав помчался по свежему следу вора. Либо заберёт  у него талисман, либо убьёт его, а потом заберёт талисман. И отыскать его необходимо быстрее, нежели на него падёт подозрение, что ценности  утаил для себя.

***

– Во время, когда жестокие боги играли с людьми, и те мечтали походить на них, владычествовала, правя Армида  –  королева древнего Ахерона. Прославилась красотой и мудростью, и поэтому её руки искали, устремляясь мужчины со всего известного тогда света. Был  меж ними и могущественный маг Дион, человек, знающий загадки живых созданий и тёмные тайны загробной империи. Его страсть к Армиде сделал его уязвимым человеком, и когда королева предпочла певца Нумидора,  влечение Диона превратилось из горячей любви в ненависть, испепеляющую как  вечно горящее пламя  самой бездны.

Величавый старик с длинными поседевшими волосами и бородой на миг задумался и остановился, чтобы жилистой рукой погладить  по голове очаровательную девушку,  пристроившуюся у него на коленях. Буйная грива чёрных кудрявых вьющихся волос, соскальзывая меж колен и ярко блестя стекала каскадами  девице  до пояса.

– Ах отец, как можно любить и одновременно ненавидеть? – обратила тёмно-голубые глаза  к морщинистому лицу.

– Любовь и ненависть являются двумя сторонами одной медали, Антара. Та иногда оборачивается вверх, проявляя своё лицо,  иногда – изнанку. А может катиться и по грани. Так это было и с Дионом. Содрогающийся от терзающих двух  эмоций одновременно маг для своей утраченной любви создал   свадебный дар захватывающей дух красоты: кристаллическую шкатулку, вырезную из цельного  куска огромного чистого горного хрусталя. Вложил в неё  семь разных драгоценных камней, которые вместе образовывали  цвета радуги: изумруд –  зелёный как ледяное горное озеро; сине-зелёная бирюза, напоминающая бескрайние дали  океана; сапфир, окрашенный в цвета яркого летнего неба; сочно фиолетовый аметист; тёмно-красный рубин, камень крови; огненно-красный опал, который сиял, как угли, и драгоценный камень, посвящённый солнцу –  ярко-жёлтая яшма.
Каждый камень имел свою собственную историю. Рубин нашёл раб в иле Стикса недалеко от того места, где теперь раскинулся город Хеми. Однако не желая отдавать его  своему хозяину, надрезал бедро,  камень спрятал в ране и перевязал. Тот рубин, говорят, сияет и поныне,  как если бы пропитался кровью того отчаянного человека. Невольник договорился  с неизвестным моряком  продать драгоценный камень за сумму, которая позволит  его и семью выкупить из рабства. Вместо денег, однако, нашёл смерть. Моряк выманил его в безлюдные пустынные прибрежные скалы, убил и мертвеца сбросил в море. Но даже убийце не повезло. Хотя продал рубин  богатому торгашу, но вскоре его из-за вырученных денег убили в драке в таверне. Купца тоже убили во время налёта разбойников на Дорогу королей. Камень спрятал в кинжал их командир. Всего через пару недель спустя разбойников разгромили вооруженные до зубов и хорошо обученные королевские войска. Истребили  разбойников до последнего человека. Командир честно отдал рубин  как добытый трофей отцу Армиды, а тот за верную службу  даровал его Диону. Остальные  камни обладали также беспокойной судьбой, только боги ведали, то ли под воздействием собственной магии или магии человеческой жадности.
Цена свадебного дара  всячески была гораздо выше. Кристалл сам по себе бесцветный, сковал внутри радугу, так же как свет скрывает в себе семь цветов спектра. Шкатулка, поэтому обладает неимоверной силой,  способной удовлетворить все людские желания.

– Это красивая сказка, – вздохнула Антара тихо.

– Может быть сказка, может и нет... Кто знает, – улыбнулся старик. –Ведийские мудрецы считают, что есть семь видов космического излучения, которое пронизывает, проникая, во все живые существа на Земле и влияет на наше существование. Каждый из них, как говорят некоторые, разного цвета и соответствует различному виду – типу космической энергии. Все вместе потом, смешиваясь, образуют свет. Если драгоценные камни Диона усиливают эффект космических лучей соответствующего цвета, то при надлежащем сосредоточении человеческой воли можно задействовать  – использовать и сконцентрированные  силы Вселенной, чтобы преодолеть границы нашего воображения.

– Да знаю, чего хочешь! Чтобы хапнуть побольше деньжат. И чтоб в меня влюбился сам Ара Великолепный. А у  Шагии на носу выросла бородавка, громадная как большой грецкий орех и волосатая, как те зелёные гусеницы,  что в позапрошлом году сожрали весь урожай. И ещё…– дальнейшие пожелания исчезли, заглушённые звонким смехом.

– Уймись, девчушка, я недорассказал. Дион поэтому Армиду любил и ненавидел одновременно. И мага свадебный дар был так же сложен, как его чувства. Шкатулка, говорят, по-видимому отражала как зеркало душу того, кто её отворял. Её владелец мог спасти весь свет, но мог также и выпустить порчу, гибель и разрушение. Мудрая королева никогда не искушалась даже попробовать. Верила, что смертный человек не должен обладать большей силой, нежели ему предопределили боги.

– А что случилось со шкатулкой после того смерти Армиды?

– Её унаследовали все  ахеронские короли, но никто из них не отважился – не нашёл в себе мужество посмотреть в зеркало собственной души. В войнах, последовавших  потом при падении империи,  шкатулка бесследно исчезла.

–Такая жалость.

–Только не кощунствуй.  Боги действительно могучи, и наши судьба находятся в их руках, но даже они не могут вмешиваться в естественный ход событий. Пытаться поступить иначе –  дразнить и испытывать силы хаоса. Только материя вечна, сама в себе содержит принцип развития и движения…

– Философ Фараз промолвил, – задорно зааплодировала и наигранно покорно смиренно припала к его ногам.

– Озорница! Хорошо же знаешь, что Митра  учит уважению к родителям, – потянул ее за густые распущенные волосы.

Несмотря на слова, явно произнесённые  напускным – намеренно суровым тоном, девица попыталась оправдаться:

– Ну не сердись, папочка. Вскоре начнётся праздник, и я должна находится рядом с Шагией. А если всё пройдёт как следует, то быстренько вернусь домой до полуночи.
–А если встану  до рассвета, то мне может повезти услужить  хоть кому-то из упившихся вельмож и заработать на новое платье,– – вздохнула про себя.

***

Из отворённых  дверей выплывали  беловатые облака клубящегося пара и врезавшись – столкнувшись  с препятствием опадали прозрачными капельками на разноцветные мраморные плитки.
Слепая девчушка – невольница, прислуживающая в бане и едва достигшая четырнадцатилетия, подбросила растопку под котёл с изящно-плавным уверенным жестом, выработанным за годы. Захлопнула за собой деревянные двери косяках и по памяти старалась миновать – обойти и избежать маленьких овальных купален – бассейнов с подогреваемой водой, предназначенных для омовения  перед входом в парную. Скрылась, исчезнув в коридоре за занавесью из бисера, чтобы сразу же вновь появиться, вынырнув с полной охапкой и  свежевыглаженных простыней в руках. Сразу миновала  глубокий бассейн из розового мрамора, на его глади плавали белые лотосы, и журчала вода из фонтана со статуи развратно-похотливо изогнувшихся влюблённых, состроивших томно-ухмыляющиеся гримасы. По нагому телу, вылитому  из тёмной бронзы, стекали прохладные струйки воды и дзиньканьем плеском и брызгами, струились, спадая в бассейн. Гибко пружинисто ступая, высокая и стройная, рабыня прошла через величественный огромный портал во  вторую обширную комнату, обустроенную  под  комнату отдыха.
   Стены прорезали порталы, подпираемые двойными колоннами, под ними хватило бы места для удобной двуспальной кровати из мягкой сосновой древесины. Мозаичные орнаменты в оттенках зелёного и бежевого извивались вдоль  колонны ввысь, сменяясь у сводов арок на оттенки красного и бежевого. Хотя каждую часть стены, пола и потолка покрывали разнообразные роскошные  узоры, всё выглядело гармонично.
Единственным не вписывающимся в интерьер  комнаты был отвратительный толстяк на одном из стульев. Выцветшая бледная, сальная кожа растянулась, свисая жировыми складками, лицо покраснело от пребывания в парной. Из ушей торчали пучки щетинистых волосков. Лысую голову обрамляли  клочья волос неопределённого цвета. Восседая в белоснежной простыне, словно урождённый богами, и пухлой рукой оглаживал молодого гирканского  раба, почти ребёнка, с тоскливыми тёмными глазами.

– Митанни, пошевелись! Вскоре  в замке  окончится пир. Как только слуги избавятся от своих убывших хозяев, тут будет полно народу.

     Рабыня при звуках голоса своего хозяина страшно задрожала. Гора выстиранного белья закачалась и чуть не выпала из её рук.

  – Будь внимательней, неуклюжая давалка!

Согнулась, сгорбилась, и поскорее нервозно отклонила стройную фигурку назад, склонив  прелестное лицо с изящным узким носом, пряди её прямых чёрных волос спадали на невидяще-незрячие очи, тёмные, как глубокие омуты. Спешно положила простиранные простыни и стремительно  выскочила из комнаты, радуясь, что на этот раз избежала неоднократно получаемой порки кожаной плетью.

***

В баню вошёл первый вечерний посетитель. Бегающим взором быстро окинул комнату с бассейном и стал раздеваться.

– Эй, есть здесь кто?

– Приветствую  в наилучшей из бань в городе, господин! Меня зовут Абулетес, и я - владелец этого дома освежающих наслаждений. Я ... – Толстяк, завёрнутый в белоснежную простыню, которую прямо с сопением и фырканьем достал и напялил, остановился на полуслове.

Его гость был в пыльной и изодранной одежде, и с ушибами и ранами на теле.

– Плати заранее, парень, – внезапно разом сменил тон Абулетес. – Но, возможно, сможем договориться, иначе ... – восторженно-влюблённо уставясь, пялясь  на стройные бёдра посетителя.

Молодой человек скривил губы, и его выступающие передние зубы заблестели насмешливо и презрительно.

– Мне нужно просто выкупаться и платье, свежие куски сала. Заплачу наличными.

Презрительно бросил владельцу бани золотой динарий  и моментально избавившись от своих громоздких одёж, погрузился в нагретую воду.

– Митанни, мыло и полотенце! – закричал Абулетес, плотно сжимая монету в потном кулаке.

– Вырастешь в красавицу, малышка, – молодой человек вытер воду с глаз и только теперь заметил, что обратился к незрячей. Если и заколебался, то виду не показал.

– Некоторым мужчинам нравится, когда она так беззащитна. До сих пор ещё девственница. Если захотите ...  – многозначительная пауза не оставила у посетителя  никаких сомнений в том, что ему предложено.

– Хочу просто спокойно выкупаться, – фыркнул раздражённо посетитель и  посмотрел на девушку с жалостливым сочувствием в глазах.

– Не будешь любезен и оставишь нас? Твоя рабыня, без сомнения, хорошо позаботиться обо мне.

Владелец бани, покраснев от стыда и унижения, исчез тихо и молча, как призрак.

– Напомни мне, что  хочу дать тебе награду, прежде чем вернётся этот хам и жлоб, и чтоб её у тебя не отнял, – кивнул посетитель в сторону ушедшего владельца и прыгнул вниз головой в бассейн с водяными лилиями.

В тот же миг в зал из прихожей вбежала фигура, схватила набитую сумку из одежд купающегося и попыталась скрыться, исчезнуть. Митанни пронзительно вскрикнула и бросилась по звуку наперерез, преграждая дорогу воришке. Слух, натренированный за годы, не подвёл. Два тела свалились на землю, сцепившись в клубке рук и ног. Купающийся мгновенно вынырнул и, несколько быстрыми гребками добравшись до борта бассейна, выскочил. Злоумышленник только что поднялся снизу.

– Кувайро! –  воскликнул удивленный молодой человек, с которого стекала хлынувшая вода.

   Мужчина полез в сумку и вытащил из неё ларец ослепительно ярко блеснувшую.

  – Удивляешься, что хожу? Не очень трудно прикинуться калекой.  Думал, только  ты сам обладаешь зрением, которое опознает драгоценность? Благодарю, что  за меня сделал грязную работу – и теперь пошлю тебя к чёрту! – Дико оскалился и откинул крышку. Его окутала радужная  вспышка.

– Ардазир! Помоги мне! Не-е!

Мнимого калеку скрутило как тряпичную куклу. Черты его лица расплылись,  и голова начала расти – увеличиваясь –  походя на переросшую дыню. Отчаянный рёв непереносимо усилился. Потом всё тело обмякло, как раздутая туша овцы, из которой разом улетучился весь воздух, и сложилось  в бесформенную кучу на полу.
   Плач постепенно ослабевал, пока не утих полностью.
   Опаляюще-обжигающие переливчатые цвета поблекли и исчезли.
   На мокрых плитках взахлёб рыдала перепуганная  девушка. Возле неё лежала закрытая шкатулка. От Кувайро нигде не осталось  никакого видимого следа.

– Тихо, малышка,  – буркнул Ардазир успокаивающе, хотя его сердце бешено колотилось аж в глотке.

Драгоценность, которая должна была ему обеспечить жизнь в роскоши, вероятно, представляет нечто большее, чем это первоначально казалось, потрясённому воришке. Дрожащими руками спрятал коробку в сумку и вытащил три динара, вложив их в руку незрячей.

     – Никому ни слова!

– Что тут случилось? – возник удивлённый владелец бани.

–Я поскользнулся  на кафеле и случайно сбил твою рабыню на пол. Ничего с ней произошло.

– Митанни?

–Я в порядке, – кивнула та головой и  дрожащим голосом отвечая на вопрос своего хозяина.

Абулетес перевёл подозрительный взгляд со своей  рабыни на мокрого посетителя, который сжимал в руке тяжёлую сумку.

– Будет лучше, если ты оденешься, красавчик  и уберёшься отсюда сам поживее! Не хочу никаких проблем! – прорычал он. –А ты, – набросился на девушку-невольницу, – немедля иди, подбрось дров, а то  огонь в парной угасает!

– Как скажешь, – глумливо усмехнулся Ардазир. –Уже сыт твоей баней по горло.

И вытащил из сумки удивительно роскошные одежды. Из юного воришки вдруг стал сыном богатого вельможи. Пригладил подсыхающие волосы  тонким гребнем из слоновой кости, обул высокие ездовые сапоги из мягкой жёлтой кожи и широким размашистым жестом набросил  через плечо коричневый бархатный плащ, расшитый златыми нитями.

– Ты можешь оставить себе на чай, – оттолкнул ногами грязные тряпки в сторону удивленного банщика и звякнув занавесом из бусинок исчез в прихожей.

–Что смотришь, делай что поручил! – негодующе напустился Абулетес на несколько растерянную рабыню, которая всё ещё сидела на полу - там, где и очутилась сбитая после столкновения с Кувайро.

Растерявшаяся  девчушка с усилием поднялась, шатаясь, сделала несколько неуверенных шагов на ощупь и врезалась в своего хозяина.

– Не можешь быть осторожнее, проклятье!

Нервы многократно униженного работорговца не выдержали, и он  взорвался в приступе скопившейся ярости. В воздухе просвистела плеть. Сквозь тонкие белые прозрачные одеяния начали проступать сочащиеся кровавые рубцы. Девчушка не вскрикнула, чтобы  не вызвать ещё более прилив его гнева, но только тихо застонала, сжавшись калачиком от переполняющей  боли.

–Достаточно! – Сжал запястье банщика стальной кулак.

– Кто ты? –  вытаращил хозяин глаза  на вновь вошедшего. – И кто, Имир раздери, ты, чтоб позволять командовать  в моём собственном доме?

Пред ним стоял высокий мускулистый молодой человек с резкими рысьими чертами лица, облачённый  в потрёпанные одеяния, покрытые красной пылью.  С пояса его свисал широкий меч в кожаных ножнах, а глаза светились убийственно холодной синевой.
Сжатие  руки  усилилось, и плеть выпала из руки Абулетеса.

– Как искушён в наказании строптивой рабыни, храбрый муж, –процедил незнакомец сквозь зубы. –Я ищу юношу, который недавно пришёл сюда, – добавил уже более спокойно, глядя на груду грязного тряпья и лохмотьев, оставшихся от прежних посетителей.

– Накажи – покарай Сэт тебя и того грязного пса! – Вспыхнул снова Абулетес при неприятном воспоминании. – Мне безразлично, куда уходят посетители. И ты тоже проваливай!

– Помедленнее,  ещё с тобой не договорил. Скажи мне, когда и в каком направлении он ушёл, и я тоже уйду.

Потом Абулетес совершил  роковую ошибку. Вместо того, чтоб ответить, отпрыгнул, потянулся за плетью и замахнулся, заверещал визгливо:

–Убирайся отсюда!

Однако плеть ударить не успела. Как по волшебству вдруг из ниоткуда в руках юноши блеснув возник сверкающий меч и рассёк кожаные ремни одним ударом.

– Стража! Помогите! Убивают! Стража! – заверещал Абулетес во всю глотку.

Молодой человек зарычал, как тигр и уверенным ударом рассёк горло толстяка. Кровь хлынула дугой. Вода в неглубоком бассейне окрасилась розовым. Дальнейший крик утонул в хрипящем булькании. Владелец бани рухнул на землю, как срубленно-подкошенный. Белоснежная простыня, укутывающая его, покраснела от крови.

Мускулистый гигант не удостоил его даже взгляда. Шагнул  и поднял безвольно обмякшее тело Митанни с пола.

– Не бойся, девчина, уж теперь тебя никто не обидит. Я должен уйти, и ты убегай  до прихода сюда стражи. Ты свободна.

– Не смогу убежать, господин. Я слепа, – тихо произнесла та, поднимая  к нему своё прекрасное лицо с невысказанной молящей просьбой.

– Не  могу тебя взять с собой. Поспеши, – пробормотал варвар смущённо.

– Если тут не останусь, обвинят меня в смерти господина. Казнят, или  отсекут мне руки, которыми должна была его защищать, – смолкла и обречённо опустила голову.

– Взял бы тебя с радостью, но некогда заниматься, начнётся преследование. Если придётся убегать, то  прямо по пятам ринется стража  шаха, – пожал плечами варвар.

Невольница уже и не просила и не умоляла.
    Варвар быстро распахнул бисерный занавес и направился к выходу, по свежим следам охотиться на свою добычу. Но через пару остановился шагов.

«Кром!» – ругнулся раздраженно,  повернулся и пошёл обратно в баню. Молча, без слов, взял девушку на руки и пошёл с ней во тьму так же легко, как медведь бежит с газелью в пасти. Вместо магической драгоценности неся слепую невольницу. Но не направился всё же кратчайшим путём из города.
     Его шаги вели к рынку, откуда  день назад так    поспешно убегал.

0

274

Четвёртая:
IV

  – Не знаю, почему нас выгнали из замка, где играли так  хорошо, –протянул разочаровано  бархатным ровным голосом Карагиз. Впрочем очевидное разочарование никак не отразилось на его  идеальном произношении и дикции.

– Играли здорово, но не в подходящем месте, а также по-видимому, в очень неудачное время, – вздохнул Хикмет и погладил шею тощего костлявого пего-гнедого мерина, запряжённого в повозку.

Конь застриг – пошевелил ушами, но не прибавил  шага. Это был опытный ветеран. Размеренно уверено тащил телегу, без чьего-либо понуждения.

– Ещё только рассветает, а городские ворота  отворены. Мы можем радоваться, что Шах Ара не спустил  на нас  свою гончую свору.

– Во-первых его взбесил дикарь на ветвях, потом пожар в замке. А та зеленоокая цаца – та  так и уставилась в происходящее сцене – прыскала, фыркая как дикая кошка. Только это было глупое представление. И в Махраабаде уже никогда  не покажемся…– стенания и жалобы Кермара исчезли, заглушённые грохотанием колёс..

– Ах, девонька, как  это ты сама в одиночку выбралась за   городские стены. Это не безопасно для такой красавицы, как ты, – неожиданно сменилось его ворчание на тихо журчащий шепоток.

Прямо посредине дороги сидела скрюченная девичья фигурка. Явно – не  шлюха и не нищенка. Красивое облачение выдавало обеспеченную горожанку. Волнами вьющиеся, спадающие локоны волос не утратили ухоженного лоска и блеска даже  под слоем пыли.

– Не могу встать, господин, я растянула лодыжку, – и посмотрела, смертельно  усталыми, увлажнёнными  тёмно-голубыми очами. Обеими руками схватилась за правую ногу, заметно распухшую выше щиколотки над туфлёй.

–Тебе требуется помощь. Эй, Тауран, проснись! У нас тут интереснейшая компания! 

Из телеги, укрытой натянутой залатанной  парусиной, выбрался коренастый человек с заспанными глазами.  При взгляде на девушку разом пробудился.

– Кто ты, девочка?

– Иду до Шадизара к родственникам,– уклонилась Антара от ответа.

Явно не желая поведать, как из роскошного великолепия блистающего  дворца очутилась в дорожной пыли за пределами городских стен. Минувшая безумная ночь  была полна запутанных событий и началась с пожара вверху башни. Даже  Дахоману не удалось заставить замолчать истошно визгливо вопящую голову Медузы - стража на дверях, и эти нечеловеческие вопли ещё некоторое время терзали всех оказавшихся в замке людей, причиняя нестерпимо-невыразимые муки, прежде чем молоток расплавился от жара. Чародей, бог знает почему, отчаянно бросился в пламя. А когда его принесли, едва мог дышать. Лицо и тело обгорели – почти  сожжённые дотла.
Шагия пребывала в необычайно мерзком настроении. Праздника уже не возвратить. Антаре пришлось остаться с ней. Бесконечно долго расчёсывала своей госпоже медные волосы, протирая виски  ароматными мазями, и носила тяжёлые бокалы красного вина. К утру задремала пред опочивальней хозяйки, когда  двери с треском распахнул сам наткнувшийся на неё  шах. Завалил свою наложницу быстрыми упрёками и, зло сверкая глазами, насильно повалил Антару на землю и овладел ей  прямо на глазах у Шагии. Хотя это и было неожиданно, едва слыша и не осознавая,   что делает, она поддалась – сломалась пред его страстью, подвергшись жёсткому насилию.
Ненавистью искажённое изуродованное лицо Шагии быстро помогло девушке оправится от соблазнения. Медлить или  ожидать большего было нельзя. Чтоб не разбудить отца, просто схватила плащ и пару золотых и, не попрощавшись, и побежала к ближайшим городским воротам – надеясь найти убежище у двоюродной сестры отца в Шадизаре. Там, в   доме, могли и не знать, что произошло.

– Сама и пешком? Если убежали из дома, должна быстрее возратиться. Путешествие по диким местам –  не безопасная забава для молоденьких барышень из хороших семей, –  нахмурился мужчина сверху брички.

–Не могу возвратиться, поверь мне, господин. Прошу, возьми меня с собой до  Шадизара. Заплачу за поездку.

Нечто настоятельно-уверенное в её словах мужчину убедило.

–Ты ранена и нуждаешься в этом. Не надо давать  деньги заранее. Если доберёмся удачно, заплатишь по своему усмотрению. И не называй меня господином. Кто когда-нибудь слышал, чтоб комедиантов величали как вельмож и господ(патрициями). Меня зовут Таурус. Как мне тебя называть?

– Антара.

– Добро пожаловать в кочевую труппу Тауруса, Антара. Кермер, Карагиз, что смотрите? Не видите, что она не может подняться? Помогите ей забраться в повозку, раз я уже выспался.

     Предлагать двукратно не потребовалось. Оба мужчины охотно шагнули вперёд и мягко помогли девушке привстать и уложили её на тюфяк в повозку под парусину. Спасаемая не заметила даже, как  из-под растрёпанных блондинистых волос заметно негодующе блеснули  голубые глаза, прищурено сузившиеся от обиды, и извиняющее промямлив что-то, уснула. Ответом ей  была лишь зловеще-враждебная тишина. Однако и она не длилась долго – вскоре её  нарушил стук копыт.

–Путь  до Махраабад преодолеем до рассвета, – забурчал Таурус про себя. И с опаской оглянулся.

Обвинения в похищении дочери горожанина для путешествующих бродячих комедиантов, могло  иметь весьма неприятные последствия. Лучше поторапливаться. Выдохнул облегчённо, когда из пыльного вихря, взвившегося из-за поворота дороги, возник лишь одинокий всадник. Тот не походил и не выглядел преследователем. Хотя и каблуками нетерпеливо подгонял, толкая здоровенную рыжую кобылу со сбруей и новым седлом, но когда разглядел комедиантов перед собой, не поторопился. Видимо, этот молодой человек был благородного происхождения. Только его жёлтые сапоги из натуральной кожи стоили целое состояние. На коричневом бархатном  плаще сверкали золотые блёстки и камушки. Элегантный наряд дополняли расшитая золотом шёлковая рубашка и чёрные кожаные штаны наездника.

– Приветствую вас с  прекрасным утром, – заявил он, едва оказавшись в пределах слышимости. И, хотя и улыбался, его светлые глаза оставались начеку настороженными. Пристально осмотрел комедиантов. Казалось, размышлял, что делать дальше.   

–Что тебе, господин,–  кратко процедил Таурус.

– Куда едите?

Вместо ответа владелец балагана лишь неопределённо махнул рукой в сторону запада.
Молодой человек одобрительно кивнул, как бы это разгадал.

– Похоже, нам по пути. Дорога не безопасна для одного. Не будете возражать, если  к вам на время присоединюсь? Чем больше людей вместе, легче защищаться от грабителей.

– Не знаю, достаточно ли мы хорошая компания для вас, господин,– ответил Таурус голосом,  в котором явно не хватало энтузиазма.

Всадник на рыжей вместо ответа потянулся к поясу и выхватил мешочек со звякнувшими серебряными монетами, бросил его.

– Может быть у меня появилось немножко  времени, чтобы проехаться инкогнито, и потому вы для меня – наилучшая компания на свете.

– Против такого аргумента нельзя протестовать, господин,– подкидывая взвесил Таурус деньги в руке. Богатство несколько заменит прибыль, утраченную в Махраабаде. – Рады приветствовать в нашем скромном обществе.

– Называйте меня Ардазир, – молодой человек закончил разговор и занял место в конце путешествующих.

– Седло новое, новый плащ, сапоги новые туфли – кто знает, откуда и кто он такой, – проворчал находящийся впереди Хикмет так, чтоб всадник его не услышал. – Сынок вельможи, который натворил что-то у себя дома, и теперь бежал родительского гнева? Или, возможно, наёмный убийца, скрывающийся от преследования закона? Говорю тебе, Таурус, не должны позволять ему находиться с нами, пусть бежит в одиночку. Как будто не хватает и той беглянки.

–Не каркай, Хикмет. Может  он просто захотел покинуть  город без надзора попечения родителей и заплатил более чем хорошо. В самом деле, и как я бы смог запретить   ему ехать с нами?

Солнце, уже   потратившее много времени, чтоб воссиять над горизонтом, начало палить. Тень, укрывающая их передвижение утром, уменьшилась и отступила. Повис изнуряющий зной и духота.
Хикмет с сожалением просто печально махнул рукой и ушёл, не дождавшись ответа, к остальным.

***

– Советник Дахоман умирает, госпожа. Катается и орёт в бреду. Кричит о каком-то кристаллическом талисмане. И без устали повторяет твоё имя. Наисветлейший шах выехал спозаранку на охоту, даже  не сменив одежду, в которой  был на пиру. При этом безумно стегал коня, как взбешённый.

Шагия сжала белоснежные зубы в устах аж до боли. Раздражённая и обиженная из-за ревности  предыдущей ночи, но хорошо осведомленная о серьёзности ситуации.

– Где эта сучка Антара?

– Наверное, провалилась сквозь землю. Даже Фараз не знает, куда исчезла. – Бартакус неловко смолк.

–Ну? –  подстегнула его наложница, так сильно и нетерпеливо барабаня костяшками пальцев по крышке инкрустированной шкатулке, что встрянула её. Казалось, что изящная прекрасная фарфоровая скульптура танцовщицы на её крышке ожила.

–Здесь побывал личный раб шаха. Ара хочет, чтобы вы до этой ночи покинули – освободили эти покои. Повелел для тебя подготовить комфортабельный дом в квартале купцов.

– Меня выселяют? В квартал купцов? – Красотка Шагия плюнула с презрением, достойным женщины благородных кровей. – Неужели тот грубый хам полагает, что я отношусь к торгашам? Что буду ходить болтать –чесать языком над кочанами капусты с упитанными купеческими бабищами?

Сердито отшвырнула танцовщицу на землю. Редчайший кхитайский полупрозрачный фарфор разлетелся на тысячи мельчайших молочно-белых черепков. Обида опалила, как клеймо. Но никакого выбора у неё не было и хорошо знала об этом.

Капитан стражи в смущении опустил голову, понимая глубину её унижения.

Шагия не хотела сдаваться и не привыкла проигрывать и гордо подняла голову:

– Бартакус,  не откажешь  мне в помощи.

– Что будет угодно, госпожа.

Наложница не уловила пренебрежения в его голосе. В первые в жизни внимательно посмотрела в глаза человека, который стоял перед ней. Увидела в них глубокую преданность, и, возможно, нечто большее.

– Вижу, что тебе можно верить. Ты меня не предашь!

         – Никогда, моя госпожа.–– Ударил сжатым кулаком себя в грудь, а в его глазах запылал фанатичным огнём.

–Тот киммериец, Конан,  должен был принести мне хрустальную шкатулку из  башни Дахомана.  – Смутивший  неловко примолкла. – Хм ... советник всё равно хотел мне её  просто подарить. И не знала, что такое случится. Кто знает, что произошло в башне. Может не удалось раздобыть шкатулку, а может – специально организовал поджёг, чтоб было на что свалить и отговориться. Скорее всего, решил сохранить драгоценность, и теперь, всего вернее, уже где-то на пути из города…
  Дам  тебе с собой рекомендательные письма к моим приятелям в Аренджун и Шадизар. Помогут тебе, когда потребуется. Если варвар ещё жив, найди его. Как только  найдёшь – убей! А ту шкатулку  мне принеси. Только одну вещь не смей забывать – ни за что не вздумай её открывать!

Бартакус опустился пред ней на колени:

– Получишь её. Скорее умру, чем подведу!

Было очевидно – он счастлив, что мог стать хоть чем-то полезен своей повелительнице. И не возникло никаких сомнений или множества  вопросов относительного услышанного. А в придачу – ещё и  убить наглого дикаря! Это само по себе являлось достаточной наградой.

– Иди и вернись живым, – погладила его по щеке.

Это был  жест ледяной страсти. Взор её очей обжигал,  как будто ударил сжимаемый рукой хлыст.

***

Полдень начинал склоняться, катясь к  предвечерью. Пересечённая возвышенность с лиственными лесами непрерывно перешла в  засушливые каменистые степи. Развесистые дубы и ясени сменились корявыми грабами с серебристой корой и карликовым можжевельником. Изнурённые зноем комедианты прошли  мимо одиноко возвышающегося заросшей листвой причудливых форм   подножья горы и глади  соляных озёр, чьи берега очерчивала выстроившийся ряд блестящих белых кристаллов.

Зурн, Карагиз и Хикмет возглавляли небольшую процессии. Шли в основном  молча, лишь изредка перекидываясь – обмениваясь словечками. Было видно, что передвигающийся таким способом старик изрядно изнемог и утомлён,  но продолжает упорно-упрямо шлёпать дальше. Отдохнувшая Антара села в бричке сзади. Возле неё шёл Кермар. От его ропочущих недоумений  и огорчений не осталось ни следа. На ходу дринькал на мандолине, свисающей с его плеча, травил пошлые анекдоты и шутки, заискивал, сулил  девушке небольшие подарки. Ардазир, который тщетно пытался завязать разговор с Таурусом, наконец привязал лошадь к повозке и подсел сбоку, пристраиваясь к Карине. Оживлённый разговор, перемежаемый вспышками хрипловатого смеха и глуповатого ребячьего хихикания, показывал, что оба весело развлекаются. Владелец балагана замыкал  процессию, и его запавшие глаза, время от времени на миг  задумчиво останавливались на Антаре.
Внезапно  голубое небо над их головами затянуло серо-стальными тучами. Хотя солнце ещё стояло высоко над горизонтом, день потемнел до ночной мглы. Казалось, что своевольный повелитель разом задул освещающую лампаду. Удушливая тяжёлая духота накрыла их плотно как мокрое покрывало.

– Необходимо скорее найти укрытие от дождя,–  заявил Хикмет.

Как нарочно ничего подходящего не было видно. Неглубокую долину, которой проезжали, справа окаймляло каменистое дно каменистое дно высохшего потока, за которым, насколько хватало взора, лежали непроходимые поля валунов. Слева вздымалась до трех саженей ввысь выветренные скалы без единого навеса. Не было иного выбора, нежели идти дальше.

Прямо в лица, внезапно присвистнув, ударил налетевший порыв шквалистого ветра, принёсший и первые маленькие капельки дождя. Резко похолодало.

Кобыла  Ардазира начала пугливо брыкаться. Юноша вынужденно взял её на короткие поводья. Хикмет присел в крытую бричку к обеим женщинам, и взял поводья обеспокоенного гнедого. Остальные люди инстинктивно столпились, обступив бричку. В парусину ударили первые тяжёлые капли.
Проехали лишь первые десяток саженей, когда внезапный порыв ветра едва не опрокинул укрытую тележку. Четверо мужчин приложили усилия, чтобы удержать её на дороге.
Зурн подскочил  к гнедому и набросил свой плащ ему на голову. Зверь трясся, дрожа всем телом, но стоял на месте. Кобыла усиливала сумятицу тем, что взбрыкивала сзади. Ардазир и так и эдак, буквально повис на вожжах, чтобы она не вырвалась. А потом всех залило непрерывным потоком – завесой воды настолько сильной, что и люди, стоящие возле раскачивающейся брички, и её парусиновое покрытие мгновенно промокли, залитые хлынувшим ливнем.
Небо пересекли ослепительно блестящие вспышки молнии. Раскаты грома эхом отразились в скалах, как будто пронеслась, грохоча  кованными железными колёсами колесница Митры, в последний судный день за грехи всего человечества. По пересохшему руслу – по дорожке потекли, набирая силу и сливаясь в журчащий поток   струйки воды.
Пришлось передвинуть бричку поближе к скалам. Коней завели с подветренной стороны. Зурн и Ардазир остались с ними, остальные спрятались под промокшую капающую холстину. Казалось, что этот хаос –  испытание, ниспосланное богами, продлится  бесконечно долго. Наконец льющийся дождь утих так же внезапно, как и начался – проливной дождь, сквозь пелену которого не было видно и на два шага, внезапно перешёл в непрерывный, пронзающий, холодный ливень.
Рыжая внезапно заинтересованно фыркнула. Откуда-то спереди в ответ раздалось приглушенное радостное ржание. Ардазир и Зурн переглянулись. Слов не требовалось. Привязали к возу коня, который взволнованный ранее из-за  непогоды,  успокоился и уверенно спокойно пошёл на звук. Через пару шагов в скалах показалась широкая расщелина не менее двух сажен. Ржание доносилось прямо из неё. А с ним  – запах горящего огня и жаркого.
Ардазир непроизвольно и неосознанно облизал губы. Осторожно вступили в скалистую расщелину с многочисленными извилистыми  поворотами. Прошли около пятидесяти шагов, когда тропка внезапно оборвалась, завершившись маленькой площадкой,  большая часть которой укрывал как навесом огромный выступ. Почти на расстоянии вытянутой руки от них светился в полумраке небольшой огонёк, проливающий свет на благородного тёмного чалого. Это был красивый жеребец с огромной выгнутой грудью, длинными стройными ногами и короткой, блестящей, тёмно-серой шерстью с подпалинами в виде серебряных звёздочек. Изящная маленькая голова с роскошной густой тёмной гривой повернулась к вошедшим, фыркнула беспокойно, и застучал копытами, высекая из скалы отлетающие искры.
Только теперь заметили и его владельца. У огня  себя сидела одинокая девушка, почти дитя, и поворачивала вертел, на котором был наколот соблазнительно пахнущий кролик. Девица куталась в рваный убогий потрёпанный плащ, который резко контрастировал с выглядящим внушительно благородным зверем. Чёрные волосы ровными прядями спадали  на плечи, глубокие тёмные очи неподвижно смотрели прямо перед собой.

– Прости, сударыня, что нарушаю ваше уединение,– спокойно-мирный доброжелательный голос Зурна внушал доверие.

Оживлённый взор с интересом окидывал девушку, словно пытаясь разгадать тайну ее присутствия в такой пустоши.

– Кто ты?– вопросила она, даже не глянув  на вошедших.

–Просто странствующие  актеры. Проливные дожди застали, поймав нас на дороге. Дозволишь обогреться у твоего огня? –  Зурн немножко двинулся вперёд.

Ответа  не последовало.

– Мерзавец! Так мы опять встретились! Я надеялся, что неминуемо настигну  тебя по следу!

Из мрака выскользнула мелькнувшая тень, и Ардазира, который только что вступил в круг света от костра, схватил за горло человек, который ранее был скрыт в тени у подножия скалы. Воришка едва успел пискнуть, прежде чем уже знакомый ему давящий захват стиснул глотку, почти перекрыв дыхание.

–Господин, мой бесценный господин, пощади меня! Ради белоснежной красы всемилостивейшей Деркето, не имел иного выбора,– хватал ртом воздух, как рыба на суше.

– Обожди, пожалуй ты не прав и по отношению к нему не справедлив,– попытался спокойно вмешаться Зурн.

– Он хотел меня убить,– проворчал Конан и сильнее надавил, стискивая горло.

Молодой человек посинел, а глаза вылезли из орбит. Прерывистое дыхание перешло в   отчаянное хрипение.

– Конан, прошу, нет! Не обижай его. Он же был ласков со мной,– неожиданно умоляющий голосок Митанни застал совершенно удивлённого киммерийца врасплох.

Варвар ослабил зажим пальцев, но глотку юноши не выпустил.

–Я не хотел тебя убивать, –  засипел тогда Ардазир. – Если бы  захотел, ещё тогда мог бы сбросить тебя  с башни головой вниз. А так – просто оглушил, чтоб не путался на  моём пути. Собственно этим на самом деле, я спас твою жизнь.

– Когда б меня схватила дворцовая стража, та цена жизни предназначалась бы лишь для забав палача шаха,– проворчал Конан, но руки всё же опустил.

– Если  не ошибаюсь, то видел вчера твоего чалого на рынке. Тот коротышка – кофийский жмот Динак, вероятно, будет достаточно раздражён, когда обнаружит, что из-за ограды исчез его лучший жеребец. Ты – разбойник, я – тоже. А на башне я был первым, – обрёл уже немножечко уверенности чуточку решимей вор и осторожно ощупал саднящее болью горло, но даже не рискнул попытаться сбежать. – Кроме того, у тебя теперь нет причин бежать из города. То, что ты искал, никто не хватился. Все думают, что случайный пожар в башне уничтожил всё, что было внутри. Если  хочешь,  компенсирую ущерб  – рассчитаемся. Успокойся. –  Быстро потянулся к поясу и  достал мешочек звенящих золотых динаров.

– Сдаётся мне, что лучше сломать тебе шею, не откладывая на потом, – проворчал Конан придушенному, но гнев в его голосе понемногу медленно уходил.

–В конце концов, Шагия  подвела и обманула, ничем ей не обязан! И Шадизар ещё больше и богаче, чем Махраабад, и зачем тогда возвращаться? –  Умелым движением прикинул вес мешочка, отданного Ардазиром, и сунул его себе за пояс.

–Так лучше. Но будь осторожен. Не спущу с тебя глаз. Лишь только небольшая уловка,  и послужишь пищей на пиру воронам.

– Господин,  знаю, что у тебя нет повода и причин быть добры к нам,– смущённо обратился Зурн к Конану в наступившей неловкой тишине.  – Но буря застала нас на дороге, ещё и до костей промокли. С нами и две женщины. Можем ли воспользоваться твоим гостеприимством и присесть к огню?

– Сколько мужчин?–

–Четверо.

–Так приводи их, – неохотно кивнул киммериец, хотя и хотел изгнать комедиантов под дождь, подумав:
«Тут ещё Митанни, севшая на коня в первый раз в жизни и  в полдень, почти полумёртвой, снятая из седла. И для неё будет лучше, когда заберётся в телегу. По крайней мере, не останется один на Дороге королей в одиночку с ней, сидящей у него на шее.  Проводит её и комедиантов до Шадизара и распрощается».

Ардазир воспользовался мгновениями затишья и бочком притулился к Митанни.

– Спасибо, малышка. Уже второй раз мне помогла. Я твой должник,– произнёс тихо, но тепло. – Перед тем в бане, этот твой дикарь почти наткнулся на меня. И лишь в последний миг мне удалось протиснуться в проход,– добавил он искренне, торопливо, как бы стыдясь своих слов благодарности.

Дождь постепенно утихал. Воздух пахнул свежестью. По ложу ручья с гулким рёвом, мчась, нёсся неистовый поток воды. Разрывая немногочисленные  облака, на мгновение выскользнуло и заходящее солнце, озарило  кровавым цветом вершины скал, нависших над головами, после чего окончательно скрылось.
В сухости под навесом потрескивал огонь и приятно потеплело. Шесть мужчин и три женщины, съёжившиеся и сгрудившиеся вокруг него, понемногу впадали в дремоту, измождённые и обессиленные. Только Конан глядел  в горящие угольки, размышляя о будущем, и в их зареве видел своё грядущее, полное кровавых сражений и побед, богатой добычи и красивых девушек с шелковистой кожей и красными устами.

***

Человек настороженно стоял напротив него. Его массивный меч отражал ослепительные вспышки солнца. Шлем закрывал лицо, но решимость убивать и выживать веяла и сквозила из каждого его движения. Конан испытал такое неоднократно – но теперь почувствовал страх. Ужас, парализующий страх, страх пред смертью. Было тут и нечто ещё. Какая-то жалость, опасение перед  убийством того, другого.
Противник двигался. Ступал бесшумно, как хищная кошка. Бродил по кругу, нервы натянулись, как струны. Не нападал – тщательно осторожно держась на расстоянии от досягаемости клинка. И Конан снова содрогнулся. За все время, может быть за минуту или больше, его соперник не допустил ошибки. Не колебался, не поднимался на пальцах ног, грациозно плывя над  поверхностью земли в идеально сбалансированных взаимодействующих движений. Как будто киммериец боролся с отражением в зеркале и почуял восхищение. Будет жалко убивать того  человека. Если это вообще возможно.
Оба напали внезапно, неожиданно, как смертельно мелькнувшие  стремительно кобры. Взрыв первого удара затих, приглушённый, словно  стуком  мельницы, когда сражающиеся сцепились друг с другом, клинок к клинку. Последовал смерч убийственных ударов. Поочерёдно обменивались такими стремительными ударами, проверяя защиту друг  друга, что обычным смертным вряд ли удалось бы вообще что-либо в схватке рассмотреть.
Воины отскочили. Не произнеся ни слова. Неестественную тишину нарушало только учащённое дыхание. По груди обоих мужчин начал стекать пот – единственный признак физической нагрузки и одновременно  огромной сосредоточенности.

Время потеряло свой смысл.  Во  всём мире остались только они двое.

«Теперь это действительно жизнь,»– пронеслось в голове у Конана.

Перепробовал почти всех фехтовальные трюки и уловки, которым за всё время разнообразной, хотя и короткой жизни, научился. Соперник отражал их один за другим, копируя абсолютно во всём. Атаковал хаотично, непредсказуемо рубя, но без малейшей утраты устойчивости и равновесия. Поддразнивал – выводил киммерийца из себя. Теперь перехватил его удар, нанесённый слева, поверх руки, меч, ещё и ускоренный силой инерции, выбил на землю, а он сам, повернувшись влево, получил тягучий укол кинжалом в живот.
Конан ощутил паляще-обжигающую боль. Как во сне смотрел, как из  открывшейся раны в его собственном теле хлещет кровь, а из рассечённой брюшной полости виднеются глянцевые внутренности.

   «Это конец,» –– подумал варвар и взглянул на победившего его.

– Победил. Это был хороший бой, – прорубил скрипучий  голос преграду тишины.

Ненужный шлем немного сполз – съехал – с  головы.

     В тот миг соперник киммерийца в первый раз предстал его удивлённому взору,  пренебрегая защитой.  Из последних оставшихся сил варвар набросился, тихо, как волк, с жаждой отомстить за своё смертельное ранение. Остриё его меча разорвало сонную артерию человека чуть ниже края шлема. Из  горла хрипящего соперника брызнул поток яркой крови. Оба сражающихся рухнули одновременно.

–Это был хороший бой, – снова просипел Конан, но на этот раз  удовлетворённо и за  колени притянул мертвеца. Снял с него шлем для того, чтоб прежде, нежели предстать пред Кромом, поглядеть в лицо своего противника – и замер от ужаса.

В ясное небо взирали незрячие голубые глаза. На испещрённом шрамами лице воина, посеревшем – пепельном от утраты крови, застыло выражение  не верящего удивления. Точно такое  же выражение  теперь было умирающий Конан. Лицо понемногу холодело,  песок багровел, пропитываясь кровью, льющейся с лица поверженного, стекая – уходя вместе с жизнью, как из разорванных рыбацких сетей. То лицо… было его лицом!

«Кром!» – яростно и быстро рванулся киммериец и чуть не свалился в выгорающие  угольки.

– Не требуй твоего угрюмого, неотёсанного, невежественного северного деспота. Приди ко мне ты, Конан из Киммерии. Уже сейчас взмокший, вспотевший от ужаса. А когда  узнаешь, что не сможешь отличать реальность от сна ... – В полусне услышал откуда-то издалека ясный, леденящий, злобный смех женщины, подобный  звону колокольчиков из льда, и полностью проснулся.

Комедианты, раскинувшись вдоль всего костра во всех возможных позициях, крепко спали. Таурус героически храпел. Не отставала и Карина. Их ночной дуэт был почти так же голосист и громок, как и пение на рынке.

– Приснился  плохой сон. У меня иногда бывает такое. И смех хорошо известен.  Настолько злобный и жестокий, – произнесла Митанни за  спиной варвара, взирая незрячими глазами куда-то через плечо Конана.

Вместо ответа варвар фыркнул и сердито потряс головой, отгоняя кошмарные  видения. Потом ощутил  робко-неуверенное прикосновение  мягкой ладони, холодящей как роса ранним утром. Удивительно сильные пальцы стали нежно массировать раскалённые виски. Под их уверенными прикосновениями последние остатки наваждений исчезли, как утренний туман под солнцем.

0

275

Пятая (и, думаю, на сегодня - хватит)

V

В этом году весна пришла рано. Яркое солнце отражалось на глади озера Венна, и озаряло   ослепительными вспышками  огромные каменные блоки циклопической кладки. Слабый ветерок доносил  сладкий аромат цветов с близлежащих лугов аж до крепости Топраккале.
Мужчина на бастионе красоте дня не внимал, не замечая. Закутанный в широкую чёрную мантию с закрывающим лицо капюшоном,  нетерпеливо ходил взад и вперёд. Несмотря на защиту прикрытые  тёмной тканью радужные оболочки его глаз явно больно жалили – кололи яркие блики, отражающиеся от водной глади.   Его зрачки, слишком маленькие и круглые, чтобы быть людскими  всё ещё оставались почти человеческими, хоть  уже и  достаточно приблизились к кошачьим, посылали мучительные импульсы, бьющие в голову. Нар-Дост проходил через предпоследние преобразования.
Чем более утрачивал, терял людской облик, тем легче овладевал  силами магии.  И всё же трудно было свыкнуться с отражением собственного обличия в зеркале. А когда выросли жабры, едва это пережил. В минуту слабости  даже хотел покончить с жизнью, уже не мог переносить и терпеть ужасную боль. Наконец выдержал. Сероватый полумрак и мрачный мир на дне озера его очаровал. Там стал проводить долгие часы. Дышал холодной водой, что давало ему частичное освобождение от бесконечной боли, и думал о будущем.
Ещё одно превращение. Даже на его запястьях и бёдрах вместо появившейся тонкой прозрачной мембраны вскоре  нарастут костные наросты – хрящи, придающие форму крыльям,  и сможет летать. Повелевать землёй, водой и воздухом. Овладеет целым светом. Всё должен испытать и пройти сам – и тоже один будет владычествовать – править всем миром.
Задумчиво поглядел на крутые гранитные вершины на горизонте. Одна вещь не переставала его тревожить. Возрастало пропорционально увеличивающимся его силам и некое противодействие.  Никогда не встречался с ним лицом к лицу, но воспринимал его прямо ощутимо. Не понимал, откуда это ощущение берётся.

Его ученик Сайят-Нов безгранично любит его, в этом маг  был уверен. Когда несколько раз в год сталкивался с гуляющими обывателями  города  Кармайру, с  которыми у него  не получалось разминуться – разойтись или   не успевал достаточно укрыться, те быстро опускали голову. Не отваживались на него даже взглянуть. Тот негодяй, ублюдок, Харам недавно перестал даже и высовываться из дома. А Кетт уже  десять лет при смерти.
Тем не менее, Нар-Дост ощущал противодействие. Это витало где-то в воздухе, в воде, в древних величественных валунах каменной кладки, в тёмных тенях его спальни, когда утром ворочаясь на ложе, обливаясь – взмокши от пота. Пробуждал ото сна звонкий, злобный смех, леденящий, как звон колоколов из льда. А  во сне увидел строгие, осуждающе-грозные лица. Лица людей, которые его не боялись.

«Кто они? Где их найти? Успеет ли  пройти чрез преобразования, прежде чем те уничтожат его?»

   А они его  хотят уничтожить, в  этом не сомневался.
Минувшей ночью они ему опять явились. Зрелая женщина и мужчина в расцвете сил. Выглядели как двойняшки. Те же оттенки коричнево-золотых волос, характерных коринтийцев. Те же карие глаза. Как и строгие прекрасные лица, полные внутренней силы.Не промолвили ни слова, только молча взирали на него. В их пронзающих взорах сквозили  настороженность, неприязнь – и жалость.

Нар-Дост от этого пробудился с сердитым рёвом, так сильно его облик тех  двоих людей оскорбил. Разжёг свечи. Его лицо в шлифованном зеркале, слишком явно и отчётливо указало на изменения его тела. Драгоценный вендийский камень от удара его кулака раскололся  на тысячу кусков. Задул огонь и долго прохаживался по тёмной комнате, прежде чем опять лечь  на ложе.
Устрашающие видения преследовали и дальше. На этот раз ему явился мужчина. На самом деле – двое одинаковых, как и те близнецы, людей. Черновласый, синеглазый варвар, сражающийся  за жизнь на смерть. Никогда не видел, чтобы кто-то так сражался. От него исходила угроза. Он был воплощением – олицетворением примитивных, первобытных сил ещё с тех времён, когда люди ютились в пещерах, и их жизнь была едва ли ценилась и стоила больше, чем мимолётно-эфемерная жизнь мотылька-однодневки. Видение двоих сражающихся было недолгим, однако всё более завлекающе-притягательным. Оба сцепившихся  дикаря рухнули почти одновременно. А над их охлаждающимися телами звучал смех, который маг так хорошо знал. Жестокий, насмешливый, мелодичный смех, который в его голове отзывался эхом тем чаще, чем далее проистекали процессы его преобразования.

–Твоё лекарство, наставник.

Сайят-Нов услужливо подал ему чашу из кованой бронзы, которая когда-то принадлежала Кетту. Нар-Дот из неё пил с радостью, и его ученик это знал.

–Ну хорошо смешал,– похвалил его чародей.

Бледное веснушчатое лицо мальчика зарделось(вспыхнуло) от восторга. Он всего лишь смешал вино с болеутоляющими успокоительными средствами, но полученная оценка – похвала обрадовала. Он любил своего хозяина. Нар-Дост, был ему и отцом, и матерью, которых никогда не знал. Когда женщины из крепости нашли однажды утром на деревянном мосту перед укреплением, охраняющие вход в город и водосбросом подкинутого  кем-то брошенного  малыша, бредящего и в горячечной лихорадке, сохранил ему чародей своими отварами из трав жизнь. И нарёк именем «Сайят-Нов»– Возрождённый.
Это случилось во времена Кетта. Тогда  Нар-Дост ещё был лишь замковым лекарем, молчаливым ворчуном, который с помощью белой магии вылечивал воспаление суставов старикам, реально или мнимо предлагал исцелить мужчин от   мужского бессилия и от бесплодия женщин.

– Отче, что значит «Нар-Дост»? –  вопросил малыш, едва вернулось  сознание.

Лекарь его погладил по голове.

– На древнем мёртвом языке в окрестностях  моря Вилайет это означало  человека, о чьих подвигах слагают легенды,– ответил со странной горечью в голосе.

Тогда тот парнишка, ещё не мог назвать его «отцом». Ничего, так оно и было.
За последние три года ученик видел своего повелителя без рубашки только один раз. И то –   случайно, когда вечером отправился к озеру ловить рыбу. Уже стемнело, поэтому видимость была никудышная. Но в одном Сайят-Нов был уверен – тварь, которую мельком заметил вылезающую из холодных, тёмно-синих волн, безусловно, – не человек.

– Недоносок, Нов! Спишь средь бела дня?– Раздражённый голос разом вернул парнишку на  нагретые солнцем укрепления, охраняюшие вход в город.

– Прости, Учитель!

Маг сердито фыркнул:
    – Говорил тебе бежать за Варьяном.

Сайят-Нов заёрзал и начал неловко-беспокойно мяться.

–Ну что? Разве не слышал?

–Это злой, плохой человек. Хромая старушенция, что живёт у Харама говорила – он – порождение тёмных сил и те силы его когда-нибудь поглотят. Людям в городе не нравится ни Варьян, ни его братья.

  «А тебя ведь ненавидят ещё больше,» –  грустно и с печалью подумал парнишка, не рискуя произнести это вслух.

–Не слушай бред старых баб, – произнёс Нар-Дост резче, чем первоначально предполагал. – Не медля отправляйся!

Парнишка не решился дальше противиться – опустил голову и плечи и скрылся в крепости. Через некоторое время маг увидел его небольшую фигуру,  бегущую трусцой по холмистой извилистой дороге в долине к Кармайре.

«Проклятая ведьма!» – Нар-Дост стиснул зубы и сердито забросил ценную бронзовую чашу далеко в тёмные волны озера.

Старую няню, воспитавшую Кетта, теперь уже калеку, полуслепую и беспомощную, он упустил из виду в тот же день, когда Кетт на пиру лишился зрения. Хотя бывший повелитель замка просто выплеснул на неё отчаянную ярость, теперь та молилась на  него и считала мучеником. Таких людей требуется вовремя останавливать. Тогда проявил излишнюю мягкость. Подобной ошибки во второй раз не повторит.

***

Поездка длилась уже  четвёртый день. Давно миновали ложе скалисто-каменистой пустыни. Комедианты оказались хорошими спутниками – каждый вечер вытаскивали откуда-то изнутри брички музыкальные инструменты и кувшины дешевого вина. Радостные и печальные мелодии в сопровождении мандолины, флейты, бубенцов и тамбуринов потом долго звучали в ночи.

В свободное время Кермар и Зурн обочал Антару игре на мандолине. Та быстро улавливала преподаваемое и сияла от похвал, которыми оба её  награждали. Кроме того, и Таурус находил для неё  только добрые слова, и даже старый Хикмет переставал покрикивать рядом с ней. Лишь Каринна недовольно поджимала губы всякий раз, когда на неё поглядывала. Карагиз же держался в стороне и редко вмешивался разговор.

Митанни также в основном молчала. Следы плетей Абулетуса понемногу исчезали, и девица  с каждым свободно прожитым днём расцветала. Однако держалась за Конана, как клещ. Иногда застенчиво перебрасывалась парочкой слов Зурн, и что удивительно – с Ардазиром, которому удалось вызвать мимолетную улыбку на её лице. Однажды утром обнаружила на голове букетик фиалок, иногда удивлялась горсти сладких свежих лесных ягод.
Киммериец изначально избегал проявлений непритворной неподдельной заботы и симпатии к слепой девушке, однако  это несколько сблизило и мужчин и парня.
Движение продолжалось спокойно, даже Конан убедился и уверился, что его  никто не преследует. Таурус однако сходился на том, что следует оглядываться, покуда не доберутся до города.
Шадизар лежал впереди всего в двух днях езды. Насколько хватало взоров, всюду простиралась степь, на западе окаймлённая фиолетово-лиловыми тенями далёких гор. Пустошь, засушливая большую часть года и имеющая расцветку  серебристой охры, после весенних дождей стала  насыщенно ярко  зелёной.
Проехали лесом, переполненным зверьём. Очевидное изменение рациона  предыдущих скудных  деньков обрадовало всех.
   Лагерь разбили в полдень возле источника чистой воды на маленькой травянистой полянке.
Конан изготовил импровизированной лук из прочных, гибких ветвей кедра. Тетивой лука послужили длинные конские волосы из хвоста его чалого рысака. Мысль о хорошо пропечённой оленине моментально вытеснила из его мыслей почти всё остальное.

– Возьми меня с собой, прошу.–  Антара возникла возле него тихо, как призрак.

Благодаря настою из смеси трав приготовленному без энтузиазма, но хорошо Кариной,  и влажным примочкам та передвигалась почти без проблем.

– Лес – не лучшее место для исцеления раненой лодыжки,– возразил киммериец.

– Если не смогу идти дальше, то сама вернусь сюда,– настаивала она.

– Будет лучше, если ты останешься здесь,– отверг Конан, которого не прельщало и не соблазняло тащиться через лес с хромой девушкой.

– Прошу,– прильнула девушка  к нему всем телом.

Возражения Конана иссякли.

Казалось, прогуливаются по обширному лесопарку. Развесистые платаны с широкими листьями смешались с оливами, столетними буками и каштанами. Их лиц, обжигая, касались ветки лавра с всё ещё зелёными, тёмными, блестящими листьями. Обогнули изломанные дубы и заросли кустарников мирта, покрытые тяжёлыми  крошечными белыми цветами. Цветущие рододендроны изо всех сил радостно пылали палитрой цветовых оттенков розового, ярко-красного и фиолетового и оглушали опьяняющими ароматами. На земле виднелись пересекающиеся цепочки следов оленей, муфлонов, антилоп и копытца газелей.
Антара с гривой чёрных кудрей, умело сплетённых на затылке, ловко пробиралась сквозь сплетённые заросли пышной растительностью. Если бы киммериец не знал, что она выросла в королевском дворце, и природу до сих пор представляла лишь по отлично ухоженному обустроенному парку шаха, подумал бы, что рождена в деревне  и лес знает с детства.

–Там,– указал варвар направление рукой к близлежашему ручью.   – От жары в полдень звери начнут стягиваться сюда,  передохнуть у  воды. Будь осторожна, когда ступаешь. Треск сломанной или потревоженной веточки  может отпугнуть многих, сорвав намеченный ужин.

Девица, соглашаясь, кивнула и просто последовала по его стопам – след в  след.
  Вскоре наткнулись на глубокий пруд. Берега вокруг него усеивали  отпечатки сотни копытцев.

– Сюда многие приходят на водопой,– замедлил шаг Конан и обратился к Антаре.

    Та, не успев среагировать и откликнуться, слегка врезалась в него. На миг мускулистая рука варвара коснулась небольших, твёрдых грудей, прежде чем девушка с загадочно-непостижимым взором отступила на шаг.

  – Стой, нужно укрыться  здесь, в тени. Звери сами придут к нам,– добавил киммериец, изменив тон, осознанно добавив нежность из-за невольно проникшего в сознание мимолётного нежного прикосновения.

Удобно устроились, расположась в тени укрытия, которое обеспечивал им суковатый корявый дуб и два кустарниковых рододендрона. Тут, в тени густого леса, кустарники только начинали расцветать. Антара сорвала полураскрывшийся бутон и воткнула его в узелок волос за ухо.

– Слушай ...– не закончила вопрос, прерванный решительным: «Тсс!» – спутника, тем самым вновь вернув её мысли к охоте.

Стена кустарников почти не шелохнулась, едва дрогнув, и на полянку у пруда осторожно вышли две газели.
     Антара потянулась к импровизированному луку, глаза понемногу начали расширяться, разгораясь охотничьим огоньком. Тогда Конан неодобрительным жестом положа огромную руку на её тонкое запястья, молча сурово сдвинул брови. Изящные звери  спокойно напились и, испуганно отпрыгнув, скрылись в лесном сумраке.

– Вероятно, они беременны,– пояснил киммериец. – Подождём  оленя,– добавил успокаивающе-миролюбиво.

– Первый выстрел – мой,– ответила решительным шёпотом девушка.

Белые зубы варвара блеснули  в усмешке.

Послеполуденный удушливый зной медленно уступал надвигающимся сумеркам предвечерья , когда на противоположном берегу громко затрещали ветки. К воде выбрался элегантный сохатый. Осторожно оглянулся по сторонам и принюхался, прежде чем  склонил голову к водной глади. Этого момента и ждала Антара. Тихо опустилась на колени, положила стрелу на тетиву, медленно, плавным движением, натянула, прицелилась  и застыла.

– Спереди сложновато поразить. Подожди, пока повернётся, а затем целься позади лопатки,– зашептал  Конан возле неё.

Нетерпеливо тряхнула головой, прикидывая  расстояние между собой и зверем, и твёрдой рукой выпустила стрелу. Раненный олень, подпрыгнув как  кузнечик, отскочил в сторону и скрылся в ближайших кустах.

– Несомненно, ранен, – разочаровано забурчал  варвар. –Кто знает, сколько теперь его будем гнать и преследовать.

При представлении о том, что для воплощения надежд о пожаренном бедре придётся тащиться не одну  милю, его настроение резко понизилось, упав до точки замерзания.
Пересекли поток вброд немного выше по течению.
Олень лежал под могучим огромным буком, меньше, чем в сотне шагов от места выстрела. Мощный поток ярко-красной крови свидетельствовал, что стрела попала прямо в сердце.

– Чёрт, точное попадание, – прогудел Конан, глядя  на Антару одновременно  и восхищенно и укоризненно-осуждающе.

Та радостно улыбнулась:
– Когда я ещё была ребенком, мой отец владел шемитским рабом. У того были сине-чёрные кудрявые волосы и борода, брови толщиной в большой палец, нос, как клюв орла. Хоть и выглядел зловеще-угрожающе, но прежде всего меня любил. А  я  – его, а не свою няню. Говорил, что когда-то был воином. Он то и научил меня стрелять из лука. И не видела, чтоб когда-нибудь промахнулась.

Девушка подошла к павшему зверю, и погрузила средний палец, смочив в густом потоке крови.

– Она солёная, – и, облизнув палец, пристально посмотрела киммерийцу прямо в глаза.

Капелька красной жидкости осталась на краешке уст.

Кровь в уголке рта и ароматы тёплого вечера полыхнули как огонёк.

Сильнейшее сочетание.

Варвар крепко обхватил её  руками  и слизнул каплю красного цвета. Поцелуй, которым ему отплатила,  ответив на нежное прикосновение, был далеко не невинный. Билось, пульсируя в нём тёмное течение дикой страсти, звучал смех пьяных наидешёвейших шлюх с пристани и визжащий рёв труб последнего суда. Киммериец рванул, дёрнув её на землю.
Мрачное рычание, услышанное им где-то на грани сознания, резко заставило  опомнится. Они были не единственными, кого привлёк запах крови.
Над добычей Антары, едва ли в десяти шагах от них, присела чёрная пантера. Передние лапы с обнажёнными когтями, крепко вцепившиеся в лежащую тушу и обнажённые клыки ясно давали понять, что оленя считала своей добычей.

Конан вскочил на ноги. В его голове молниеносно пронеслось, что единственное оружие, которое сейчас  под  рукой – кинжал. Ему казалось излишним  уходя тащить с собой  длинный меч в руке, и – оставил его в лагере на привале, а теперь об этом горько сожалел.

Пантера пригнулась, готовясь прыгнуть. Это был могучий огромный самец. Выступающие изящные мускулы играли под гладкой, блестящей, чёрной, отливающей синевой шерсти. Круглые жёлтые глаза пылали яростью, пробуждённой запахом смерти. Хищник весил почти в половину меньше  киммерийца, но тот определенно не собирался терять сегодняшний ужин. Варвар выхватил из-за пояса кинжал и напрягся – затаился сосредоточенно выжидая.
В наползающих сумерках два друг против друга стояли два враждебных  смертельноопасных зверя, каждый разного типа, но оба решили убить за мясо.

Огромный кот метнулся, как вылетевшая пружина.  Конан отскочил и ударил кинжалом, скользнувшим по рёбрам и не оставившим серьёзных ран. Зверь яростно взревел и вновь напал, на этот раз всё же остерегаясь лезвия, которое доставило неудобство. Человек опять отскочил. Взмах кинжала пронзил пустоту. 
Над телом убитого оленя происходил странный танец. Прыжки разъярённо-взбешённого зверя, лёгкие, почти балетные увёртки  человека, ответное нанесение нескольких незначительных – лишь задевающих, причиняющих боль и ещё более разозлящих пантеру ран. Лапы со смертельными когтями были слишком длинными и быстрыми, чтоб киммериец мог атаковать напрямую. Варвар успевал лишь увернуться и  надеяться получить возможность для нанесения решающего удара.
Зверь приготовился к очередному прыжку. Потом нечто засвистело у уха Конана. Вопль, что издал зверь, разнёсся по лесу – из шеи у него торчала стрела. Сильный удар стрелы, стукнувший пантеру, сбил её наземь под ноги мужчине. Варвар не колебался даже миг. Лезвие его кинжала проникло через глаз в череп и пронзило мозг. Тяжело раненый зверь пошатнулся  в последней конвульсивной попытке атаки лапой схватил пустоту и рухнул в  ноги киммерийца.

–Точное попадание,– констатировал тот уже второй раз за день. – Но слишком рискованно. А что делала, если бы  промазала?

– Но попала,– отсекла сухо Антара.

Конан раздражённо взглянул  на неё. Потом оба рассмеялись.

***

Скалистой пустошью скакал наездник на взмыленном коне. С человека и зверя  в жаркий знойный  день лился пот. Оставили за собой утомительный путь более чем через половину Заморы по Дороге королей  до врат  Аренджуна и опять до Махраабада в обратную сторону. Повстречал  десятки купцов, двух одиноких блуждающих глупцов, которые рисковали в одиночку отправиться в до смерти опасный путь, и несколько безработных наёмников, каждый из которых предпочёл избежать друг друга. Стегал, гнал коня уже пятый день. Дождь смыл все следы. Высокого черновласого варвара никто не видел.
Мужчину почти начинало охватывать отчаянная безнадёжность. Полуденное солнце, застывшее высоко на небе, обжигало страдающую землю раскалённым белым заревом. Воздух мерцал и сверкал, а трещины скал сияли как раскалённые печи. Узенькая струйка –   последние остатки минувшего ливня, бегущая по руслу пересохшего потока, стремительно истончалась и высыхала. Ручьи пота текли по лицу всадника, просачиваясь на небритую щетину на подбородке. Заплетённые светлые волосы дико взлетали за ним, когда безжалостно  пришпоривал вороного жеребца, с губ которого начала капать сгустки густой пены.
Просмотри немного и небольшую расщелину в скалах проскочил  бы незамеченной. Инстинкт предупредил его в последний  миг. Он дёрнул коня так резко, что зверь почти осел на свой зад, и соскользнул с седла еще до того,  как жеребец снова твердо стоял на всех четырех. С рукой на рукояти меча осторожно шагнул в тень скалы. Кострище на площадке  под навесом было давно остывшим. На скале не осталось никаких следов. Сухой лошадиный помёт свидетельствовал – несомненно по высохшему устью  ущелья прошло  несколько животных. У всадника бешено заколотилось сердце.
Находился в дне скачки на запад от Махраабада. Бродячих  актёров на  дороге в Аренджуне никто не видел, так что, очевидно, те пошли в Шадизар. У них был только один конь – тощий мерин коричневого цвета. И Динак сетовал, жалуясь, что в ту катастрофическую ночь некто дерзко и нагло украл наилучшего жеребца прямо на глазах. Тот нахальный варвар сидел на нём, как влитой.
    Наконец, возник хоть проблеск надежды.
  Мужчина тщательно напоил коня и отвёл его на отдых в тени навеса. Нельзя позволить лишиться коня сейчас, когда возникла чёткая ясная цель, отправится в путь и глубокой ночью, покуда конь выдержит. И снова на следующий день. И снова. Погонится как призрак. Свою добычу выследит, либо падёт сам.
Бартакус напал на след.

0

276

продолжение: 6 глава
VI

  Коринтия. Скудная земля бесплодных гор и обширные равнины, раздробленная на маленькие города-государства. Страна, по которой рассеяна Мана – сверхъестественная священная сила богов, некоторых людей и даже неодушевлённых предметов. Земля, где со времён легендарного Ахерона практиковали магию три тайных объединения – Белый, Серый и Чёрный квадраты, так называемые «посвящённые».
Чародеи-волшебники из Белого квадрата –  лекари и целители, старающиеся сделать всё, чтобы помочь людям. Магия в их  руках означала  эффективное оружие добра. Строго-холодные мудрецы Серого квадрата – объединение знатоков, даже не думали о морали. Для них колдовство  – только одна из природных  сил, постигаемых разумом. Какие мысли роились в головах неприступных магов Чёрного квадрата, мало кто представлял. Те не признавали правил, нежели своих собственных. Себя же полагали законными владыками – правителями Запада и всего мира.
Одна вещь объединяла и уравнивала все три объединения магов – они слишком запутались в делах земных правителей. И вместе поладить и ужиться не могли.
«Это случится, когда двое магов приятельски отужинают и оба доживут до следующего утра,» – поговаривали коринтийцы если считали что-то неправдоподобным и маловероятным.
Мало про кого  из  упомянутых  колдунов  можно было сказать, что они лишь только сказка, поведанная для успокоения  на ночь.
И, небось,  ни один из магов, облачённый в плащи белого, серого или чёрного цвета, и не предполагал, что всё возможно  и иначе. Тайные отрывки из древних запрещённых фолиантов и свитков такого же неясно-затуманенного назначения  смутно предполагали, что где-то глубоко затаённые, невидимые и недоступные взорам образованных мудрецов   и ревнивых конкурентов, маги Чёрного квадрата смогли бы встретиться с членами четвёртого мощнейшего  Радужного квадрата, наиталантливейшими из самых талантливых, которые в действительности управляли событиям, но сами не вступали в игру.  Может быть, как раз в это время и происходила одна из таких тайных встреч в одном неприметном старом доме, у простого дубового стола с четырьмя обычными стульями ...

***

– Шкатулка Армиды! Кто-то открыл шкатулку Армиды! – еще молодой рыжеволосый мужчина с остроконечной спутанной бородкой задыхался от преизбытка чувств.

– Да, это известно. Уже несколько лет подозревали, что она объявится. Теперь обрели уверенность, – откликнулась звучным голосом женщина с коричнево-жёлтыми волосами, заплетёнными в элегантный узел, который покоился на длинной, тонкой шее.
Её звали Кинна, и она являлась  целительницей, одной из наилучших. В её уютное обиталище   в городишке Мегрелы, где она жила со своим братом, стекались люди с просьбой о помощи с отдалённых окраин.  Никто  из них, однако, не ведал, каким могуществом   она и её близнец Далюс, которого знали только как спокойного мягкого и приветливого управителя усадьбой своих  предков, взаправду обладали.

– К счастью, тот человек, который её отворил,  не смог сосредоточиться только  на одном желании. Можете ли представить, что она с ним сделала... –  и мужчина,  чьё поразительное сходство с чародейкой Кинной бросалось в глаза, многозначительно умолк.

Женщина молча вздрогнула.

– Необходимо опять вернуться в Коринтию, – отрезал молодой человек. – Та вещь небезопасная сама по себе, обладает  своей собственной жизнью. И если ей злоупотребит некто из Чёрного квадрата...

– Этого не стоит опасаться, те даже не почуяли, что она снова вернулась. Но правда, Неннус, необходимо шкатулку раздобыть! Ранее её открывал обычный  простачок из глупого любопытства, не подозревая о её могуществе. В тот миг ничего горячо не пожелал, шкатулка не проявила силы и всего могущества, и пожалуй  решил распродать камни по одиночке, чтоб заполучить больше, – прошептал четвёртый участник заседания – тощий лысый человек высокого роста, морщинистая кожа которого напоминала кожу стигийской мумии.  – Проблема в том, как это сделать. Шкатулку нельзя безнаказанно украсть. Не  получать же согласие нынешнего владельца, что отворял её последним. Как  и уймы других мерзавцев перед ним. Это также относится и к нам. Заклятие Диона не может снять никто на свете.

– Шкатулку тайно тащит воришка из Махраабада вдоль Дороги королей. Сейчас они в дне пути до прибытия в  Шадизар, – вмешался в разговор Далиус.

– Нельзя, чтобы шкатулка не должна попасть в город. Там слишком много начинающих  магов, безответственных колдунов и вельмож, рвущихся  к могуществу и жаждущих власти. Там не утаить её сущность. А такая ценность разожжёт цепь насилия, деспотизма и кровопролития, –  добавила Кинна сурово нахмуря брови.

– Думаю, у меня есть решение, – спокойно произнёс старец. – Укажу вам его. – И, повернувшись к великолепному зеркалу на стене,  небрежным движением руки вызвав на его поверхности голубоватую светящуюся дымчатую мглу, тихо пробормотал:
«Реддум».
Стекло покрылось капельками воды, словно запотело. Какое-то время ничего не происходило, но, когда крошечные капельки высохли, и на глянцевой поверхности начало проступать  объёмное и притягивающее трёхмерное изображение. Там что-то двигалось. Фигуры постепенно обретали чёткие контуры и цвета.
Пред четырьмя парами глаз предстали живые красочные образы. Мускулистый, молодой, черновласый гигант с кинжалом в руке, пред огромной чёрной пантерой. Могучий зверь и отважный неустрашимый охотник кружились в танце смерти над убитым оленем. В то время как большинство мужчин бежали – и подвергались убийственному нападению – прыжку и ударам лап пантеры в спину  –  юноша ловко  уклонялся от бешеных атак хищника и выжидал случая нанести решающий удар. Его глаза пылали ледяным огнём воинственного восторга. Решимость и сосредоточенность проявлялись в  каждом  жесте и движении.

– Киммерийский варвар? Это немыслимо и не серьёзно, Первый. – возражающе завертел головой  Неннус.

Старец, которого  назвали «Первым», рассудительно покачал головой:
– Не суди поспешно. В нём есть нечто больше, чем на первый взгляд кажется. У этого нецивилизованного дикаря несгибаемая неукротимая воля к жизни, гордый дух, которые так просто ничто не сломит, и честь воина. Он нам принесёт шкатулку  Армиды.

– Он даже  выглядит  вообще никогда не знающим ни о каких драгоценностях, – возразил с явным  презрением Неннус.

– Конечно, не знает. Даже не подозревает. Просто благополучно доставит талисман на коринтийскую границы и отдаст добровольно нам в руки. Это не составит труда. Думаю, будет более чем достаточно того богатства, когда дикарю предложат мешок полный злата, а далее его  фантазии и не простираются. Или, возможно,  есть идея получше?  – заглянул в глаза молодого парня «Первый» и, когда  не дождался ответа, стёр рукавом остатки мглы на стекле. – Тогда – договорились.

– Не ведомо, переживёт ли он ту схватку, – запротестовал напоследок юный чародей.

Усмешка старца была более чем красноречива, не удосужился даже добавить к ней слова.

– Как обстоят дела с  Топраккале? – обратился старец к Кинне с Далиусом.

– Нар-Дост  проходит предпоследнюю стадию. Необходимо вмешаться?

– Это было бы преждевременно. Это интересное и трудное преобразование, и сложновато  – трудно вообще найти человека, который бы ей добровольно подвергся, обрекая себя. Следите за ним дальше. Примите меры немедленно, если только возникнет  необходимость, – наставляюще-поучительно завершил старец. – И усталым движением руки дал понять, что встреча магов Радужного квадрата закончилась.

А, оставшись в одиночестве,  опустил своё лицо в ладони. Его пергаментная кожа посерела, как бы разом постарев на тысячу лет.
«Как тяжко и неблагодарно нести ответственность за спокойствие на свете. И как легко бы это могло быть, если  бы обладал светской властью и могуществом,» – размышлял Первый среди равных.
Своё имя старец  утратил так давно, что даже для него самого  прозвучало бы странно, если бы кто-то произнёс его.

*** 

Путники остановились в прохладной тени густого леса. Насколько хватало взора всю округу до горизонта теперь занимала пышная степная зелень, из которой местами торчали возвышаясь одинокие буки и платаны. Прыскавший холодный дождичек уже давно испарился под полуденным знойным жаром.

– К этому времени  завтра будем в Шадизаре, – прогудел Кермар и стёр пот с чела.

«Шадизар, город воров. Здесь только нужно немного выждать,» – подумал Конан.

«Спокойное убежище без кожаных плёток,» – искренне горячо  надеялась Митанни.

«Ароматические ванны и чистое постельное бельё,» – вздыхала с надеждой Антара.

«Врата в Немедию и Аквилонию – богатые и многолюдные густонаселённые западные королевства, где сын благородного вельможи с мешочком звенящим золотом непременно хорошо пристроится,» –планировал Ардазир.

«Конечно, хорошее представление,»  – тешили себя комедианты.

  С надеждой на завтрашнее послеобеденное время расположились в тени раскидистого огромного платана.

Мужчины распрягли и разнуздали коней, пустив их на волю – свободно попастись в ближайшую рощицу карликовых густых дубков, а сами повалились в траву. Остатки оленя, обсыпанные кореньями и завёрнутые в листья, обещали приятный вечер.
Тени удлинились, растягиваясь, когда солнце ускользнуло, утонув за горизонтом. Жар позднего полудня сменился влажной теплотой предвечерья.

– Таурус,  выкатывай  свою сладкую водицу, – лениво бросил  Конан владельцу, с одного бока прижатый свернувшейся калачиком Митанни, с другой Антарой с прикрытыми очами.

– Не смей подло порочить и позорно наговаривать, клевеща на это великолепное  кешанское вино золотистого цвета летнего солнца и прелестно-чарующего букета, того, что ублажая проскальзывает на языке, и что ты  так богатырски-героически попиваешь неделю, – явно оскорблённо и не скрывая раздражение забурчал Таурус.

– Если это и правда кешанское, то  я – аквилонский король, – ухмыльнулся Конан.

– Оставайся при своём мнении. Тем не менее, это  такой же благородный напиток, достойный королей, – не сдавался Таурус. Легко поднял над головой пятигалоновую бутыль, оплетённую соломой, с плещущимися на дне остатками вина, и подал её с повозки киммерийцу. – Если тебе это случаем не нравится, сегодня не пробуй и  не пей его, –поддразнивая на последок.

Кермар присел к Антаре, и его ловкие пальцы побежали, перебирая  по струнам мандолины. Присоединился и Зурн с флейтой. Конан с облегчённым вздохом правильно отхлебнул вина прямо из бутыли, потом налил им полный кувшин и отправил его всем, сидящим вокруг. Заплясало  потрескивающее пламя, а  под заботливыми руками Каринны начала  пропекаться и ароматно попахивать спинкой оленя. Ясное небо предвещало  приятную ночь.
Сгущающиеся  сумерки быстро превратились в синюю ночную полутьму, освещаемую серебряным мерцанием звёзд и лучами восходящего месяца. Над красным заревом огня иногда мелькали бархатные крылья нетопырей, когда маленькие создания молниеносно парили в ночи,  охотясь  в поисках пищи.
Чем дальше, тем киммериец был веселее. Громко голосисто пел, и даже пытался извлечь ритм из тамбурина довольно легко вырванный им из рук Антары.

– Детка, Карина! Без меня даже не подавай, или мне просто достанется только одна куча костей. Я скоро вернусь. – И  неуверенно поднялся на ноги и начал, пьяно напевая, расхлябанной  походкой  неуклюжим шагом двигаться  в кусты по направлению к коням.

Таурус за ним изумлённо-вопрошающе наблюдал. Потом не спеша поднялся и неторопливым шагом побрёл к бричке.
Со стороны коней вскоре донеслись приглушённый сдавленный крик и треск ветвей, как будто некто боролся  с кем-то. Люди у огня всполошились. Таурус побежал к нему с саблей, которая кто знает как ему внезапно вскочила в ладонь. Вслед за тем вынырнул Конан с горящим глазами и уверенно стоящий на ногах. От его опьянения не осталось и следа. Волочил, таща за горло мужчину, который из последних сил пытался не потерять сознание.
– Подглядывал за нами из чащи. Ставлю в заклад и спорю на свой меч против двойной порции сегодняшнего обеда, что он там не один.  – изрёк киммериец и вытащил из-за пояса кинжал. Потом  левой рукой прижал человека за горло к земле, приставив остриё к шее. – Одно громкое слово будет твоим последним. Разумеешь?   – произнёс угрожающе.

Схваченный пленник не мог даже шевельнуться, так что просто закатил глаза. Конан понемногу ослаблял захват, в то время как на горле человека под кончиком его кинжала выступали крошечные капельки крови. Лазутчик был желтолиц и выраженные лицевые кости  – выступающие скулы кочевника. Его испуганно бегающие раскосые глаза скользили по людям, стоящим над ним. Но даже страху,  однако, не удавалось подавить дикарскую хитрость. Жадно дышал, пока из-под кинжала сбегала струйка красной крови, и внимательно всматривался в своих захватчиков.

– Кто ты?

– Тургут.

– Сколько ещё остальных?

Узкая красная струйка на горле усилилась. Небольшое движение едва не стоило жизни разведчику. Лезвие проникло почти до артерии.

–Десять.

– Что делаете?

– Везём мясо в Шадизар – живём охотой, – на этот раз извергал требуемую информацию без колебаний.

– Разве только ловлей и охотой на людей, –  недоверчиво фыркнул киммериец. – Если имели чистые намерения, без умысла, почему не пришли мирно прямо к нашему огню, вместо того, чтобы нас выслеживать, шпионя исподтишка?

– Хотели разглядеть, кто расположился перед нами. Торговые пути не безопасны.

– Особенно, когда на них бродят  орды кочевников, грабя и убивая, –весомо заявил Конан. – Теперь ...

Ночь разорвал прорезавший пронзительный предупреждающий выкрик разбойника. Тургут улучил момент невнимания, когда прижатый к шее кинжал несколько отдалился от его горла, и попытался рывком, отшвырнув, ускользнуть из его досягаемости.

«Кром!» – ругнулся киммериец и его могучий кулак сокрушительно обрушился на висок шпиона. Чёрные глаза пленника закатились куда-то под веки, и он  бессознательно обмяк.

– Таурас, связать и кляп в рот! Зурн, Карагиз, натяните парусину перед бричкой! Ардазир, приведи коней! Девушки, в повозку! Быстрее! – Конан кричал одну команду за другой, одновременно связывая пленника.  – Антара, держи лук в руке, но пока не показывайся. Стреляй, если только начнётся битва!

Из тьмы сзади неслышно возникли, словно материализуясь, ещё более тёмные фигуры  вооружённых до зубов  кочевников. Лишь  благодаря  командам варвара комедианты не поддались панике и слаженно  отступили к платану. В полумраке  тени дерева  встали в круг –  спиной к спине, посередине здоровенного ствола, с оружием в руках. Киммериец одним могучим рывком  левой поставил бессознательного Тургута на ноги и держал его у всех на виду, прислонив к колесу брички.
Кочевники окружали и ждали команды своего предводителя.
С одной стороны  – семь человек с прикрытыми спинами и заложником и выставленным им на произвол, с другой – девять кочевников, с диким взорами, горящими жаждой убивать и грабить, но и осознанием того, что первым падёт их человек.
Вождь шайки, такой же косоглазый и с теми же высокими скулами, как и у пленника, мрачно вышел на  шаг перед остальными.

– Схватили одного из нас. Отпусти его и позволим вам уйти, – обратился он к варвару.

Говорящий был почти на две головы ниже киммерийца, но обладал такими же могучими плечами. Крепкое телосложение, жилистая фигура давали понять, что победить его в бою будет вообще непросто.

– Попробуй, забери его, если не боишься, – зарычал в ответ Конан, и грозно взмахнул обнажённым мечом над головой.

Предводитель банды  заколебался. Казалось, силы равны. Цена прямой атаки была бы слишком высока. Одним жестом успокоил своих  людей.

– Не хотим кровопролития. Отпусти нашего воина и станьте моими гостями на сегодня.

Киммериец заколебался. Он знал, что закон гостеприимства в степи – святы. Если главарь орды произнёс «станьте моими гостями» – это  защитит от прямого нападения. Отказаться, напротив, означало бы бой на жизнь и насмерть. Хотя и  не верил разбойникам даже на капельку, но всячески  лучше держать их под контролем, нежели ночью те прокрадутся из-за  спины с коварными умыслами и намерениями.

– Хорошо. Приглашение принято. Тогда принимай твоего шпиона. – и  отпустил кочевника, который прихрамывая и пошатываясь заковылял к главарю. Тот бросил на Конана дикий взгляд, полный хитрости и ненависти, а потом повернулся на каблуках и ушёл, не глядя, в ночь. Двое его людей подхватили Тургута и поволокли вослед за ним.
Прошло совсем немного времени и в степи вспыхнул огонь второго костра и озарил четыре круглые палатки, сделанные из кожи.
Комедианты постепенно покинули боевые позиции вокруг могучего ствола.

– Странно было для меня, что ты перебрал, опьянев, лишь после пары глотков этого вина, – усмехнулся Таурус.

– За моего чалого некоторые полководцы с радостью  бы отдали целое состояние. Это отлично вымуштрованный боевой конь. Даже тогда, под скалистым навесом, фыркнув, предупредил меня, что опасность близка. И сегодня  – снова, – добавил киммериец.  – Кром порази того узкоглазого ударом молнии!  – выругался вслед за тем страстно.

На угасающем огне чадил олений хребет,  наполовину сырой сверху, но с дочерна обгоревшим низом.

***

В мёртвый час перед рассветом бодрствовали всего два человека. Ардазир, который предпоследним нёс стражу, и Тургут.  Пульсирующая боль в опухших после удара кулаком Конана висках, а главное – унижение пред взорами всей шайки не давали ему заснуть. Никто его ни в чём не упрекал, но на лицах других видел  разочарование. Добыча ускользнула, потому что его разведка не удалась. Необходимо завоевать  признание опять. И он знает, как: «Тот тёмно-чалый, что его выдал.  О, Эрлик, такой породистый стоит больше, чем сундук с золотом либо  жизнь перворождённой дочери! И, несомненно, принадлежит тому гиганту с бледными глазами, который сразил его  одним ударом. Украдёт коня и исчезнет в пустыне, нежели чем кто-то пробудится!» – Он сам был без сознания, когда главарь обещал комедиантам гостеприимство, не мог протестовать. Затронутая честь банды сохранится, а счета будут уравнены. Тихо, чтобы не потревожить и не разбудить двух других спящих в палатке, захватчик откинул одеяло.
Степь, купалась в лучах нарастающего месяца, волновалась, как море из серебра. Ардазир пошевелил догорающие угольки и подбросил несколько сухих веточек, чтобы хоть немного согреть руки. «Собачий холод» – в душе посетовал, жалуясь сам себе, и плотнее заворачивался в свой узкий тонкий великолепный бархатный плащ. – «Уж скорее бы добраться  до цивилизации! Везде, где сможет, наконец, благодаря чудесной силе хрустального талисмана наслаждаться благополучием. Необходимо  также и позаботиться о Митанни – если та захочет».
Внезапно его окатила  волна желания  – хоть бы немного погладить, поласкать, гладкие стены мерцающий шкатулки. Всё равно все спят. Осторожно огляделся. Кругом царила мёртвая тишина. Развязал кожаные шнурки и полез в сумку. Даже в тусклом свете угольков драгоценность засияла, вспыхнув тысячами искорок. Красные отблески, ослепляюще сверкая, текли по  рукам  зачарованного Ардазира, как кровь хлещущая из жил. Восхищённо смотрел, как  талисман пылает  всеми оттенками красного. Всё остальное окружающее полностью игнорируя.
Нанесённый сзади удар острия левую лопатку чуть  не сбросил  его в огонь. «Возможно, это обрушилось само небо, чтобы наказать за все мои грехи,» – осенило напоследок юношу. Он упал возле пылающих углей,  тщательно защищая – укрывая драгоценность своим телом. Потом его сознание начало угасать, и уже не чувствовал, как чужие жадные руки нетерпеливо вырвали из-под  его слабеющего сжатия вещь, имевшую для него ценность более всего на свете.

– Положи это! – леденящее прикосновение металла на горле сказало гораздо более, чем слова.

Кочевник осторожно положил шкатулку на траву возле неподвижного тела и медленно понемногу повернулся.

– Не повезло!

Синий огонь в глазах варвара не сулил ничего хорошего. Тургут  не колебался – иного выбора и возможностей не было. Нападать голыми руками против наточенного лезвия! Вцепился, как клещ,  в руку с оружием и попытался выкрутить его из пальцев гораздо более сильного врага. Неожиданный отчаянный поступок застал Конана врасплох – он пошатнулся. Оба мужчины разом упали наземь и, сцепившись, покатились, начали переваливаться, упорно пытаясь положить друг друга на лопатки и одновременно пытаясь избежать при этом укола кинжалом. Это был не равный бой. Прошла  всего лишь пара мгновений перед приглушенным хрустом костей. Последовали болезненный вой и булькающей звук, перешедший в шипение, когда горло, прорезанное до позвоночника, беспомощно выдохнуло. 

– Собирался же сделать это сразу, – выдохнул  мрачно киммериец и, не удостоив  уже на мёртвого грабителя ни одним взглядом,  склонился к  телу, скрючившемуся у огня.

Ардазир немного шевельнулся, вздрогнул и тихо застонал. Конан подложил ему под голову окровавленные  руки. С веснушчатого, ещё почти детского лица стремительно исчезала краска. Хитрые,  как у ласки, глаза понемногу затуманивались, затягиваясь пеленой – завесой смерти.

– Киммериец ...  – настойчивый шёпот едва пробивался из его  блёкло-бледных губ. Руки с длинными тонкими, пальцами нервно шарили, нащупывая что-то на земле.

– Лежи спокойно, не двигайся.

Конан взял шкатулку с места, куда её так неохотно отложил Тургут, и подал в руки паренька. Но тот только покачал головой.

–... Это твоё. Держи её. Сохрани ... Защити Митанни. И скажи ей ... – на выступающих передних зубах появились розовые пузыри.
Кровь залила лёгкие, захлебнулись последние вздохи, и тщетные усилия перебороть, превозмочь недостаток воздуха прекратились. Из уголка рта струйкой полилась яркая кровь, понемногу стекая за ухо. Воришка из Махраабада отошёл раз и навсегда под охрану крыльев Бела.
Киммериец медленно опустил бессильную голову наземь. На его резко выступающем, словно высеченном лице не дрогнул  ни один желвак. Бесстрастием и хладнокровием уподобляясь лицу статуи. Варвар нагнулся и поднял хрустальную шкатулку, которая, за то краткое время, что он о ней знал, сменила уже третьего владельца.
«Проклятый хлам,»  – тихо про себя пробормотал он и из любопытства её отворил. Внутри, в семи ячейках выложенных мягким шелковистым белым бархатом, лежали семь камней, расположенных в ряд так, как цвета, чередующиеся в спектре радуги. Ядовито-зелёный  изумруд, сине-зелёная бирюза,  синий сапфир, тёмно-фиолетовый аметист, тёмно-красный рубин, огненный опал и ярко-жёлтая яшма.
Вдруг на  талисман упал первый лучик рассвета.
«Кром!»
Перед ослеплёнными глазами Конана разыгрался красочный фейерверк. Захлопнул крышку, и свечение погасло, исчезло. Варвар огляделся вокруг. Наблюдала за ним уйма любопытных глаз. Комедианты, давно проснувшиеся – уже разбуженные шумом сильной схватки, наполовину сидя, наполовину лёжа в различных позах, поражённо взирали на необычное зрелище. Когда же  встретились с мрачным взором варвара, неловко-застенчиво отвели взгляды. Лишь одно лицо осталось обращённым к нему. Очи чёрные, такие, что радужка почти непрерывно переходила в зрачок, застывше-оцепенело  и боязливо смотрели прямо перед собой.
Конан бережно уложил драгоценность  в свой мешок и направился к Митанни.

– Ардазир мёртв, девушка. Тот мерзавец, что его убил, также. Но прежде чем парнишка умер, он говорил о тебе. – и судорожно сглотнул, как будто нечто невысказанное увязло и застряло в горле.

– Прошу, отведи меня к нему. – и  неуверенно вытянула руку пред собой.

Киммериец помог ей встать на колени у холодеющего тела. Осторожно, дотрагиваясь пальцем, коснулась лица юноши.

–Он хотел о тебе заботиться.

Девушка положила голову на широкую грудь киммерийца и расплакалась.

– Конан, – настойчивость  в его голосе Таурус  была небеспричинной и небезосновательной.

Переполох на стоянке кочевников был безошибочным признаком того, что наступает второй акт драмы, прерванной вчера вечером. Комедианты снова отступили к могучему стволу и обоих мертвецов взяли с собой.
Из  степи приблизился  кочевник.

– Вы нарушили закон гостеприимства, – прогремел ему киммериец, который опять занял место у повозки, где скрывались женщины.

Взор главаря разбойников не сулил ничего хорошего, но тем не  менее, отлично и невозмутимо держался, умело владея собой. 

– Не нарушили, – твёрдо возразил он.  – Тургут действовал по собственному усмотрению. Когда выдадите его тело, позволим похоронить и вашего мертвеца. Потом можете уйти. А моё обещание о гостеприимстве окончится, – добавил  с очевидно различимой угрозой.

Конан одобрительно кивнул на мертвеца у своих ног. Двое узкоглазых мужчин схватили парня за плечи и лодыжки и оттащили его к своим палаткам. Остальные  повернулись и молча последовали за ними. Одно невольно-неосторожное  движение, и напряжение могло взорваться, вылившись в безжалостно-беспощадную резню.
В тени платана выкопали неглубокую могилу. Киммериец, даже не оглядываясь на возмущение Карины, стянул сапоги с Ардазира и бросил их в сторону Антары.

– Ему это больше уже не потребуется. А тебе подойдут, как влитые. Обувай их сейчас.

Девушка не отважилась или  не осмеливалась протестовать. Укутал, обернув воришку  в его же коричневый бархатный плащ с чёрным пятном запёкшейся крови на спине, в спешке присыпали могилу землёй и придавили надгробие камнями.
Сборы были быстры. Покидали несчастливое место со зловещими предчувствиями.
Разбойники из орды в ожидании выстроились в темноте в ряд.
Таурас оседлал рыжую, Конан – своего чалого.
Комедианты с оружием в руках окружили бричку.
Хикмет взял поводья и, чмокнув, понудил коня тронуться шагом.
Не проронили ни единого слова. Не было необходимости. Всем теперь было совершенно ясно, что решающее столкновение теперь неминуемо произойдёт.

0

277

следом - и 7:
VII

– Поскачут за нами.  Догонят и поймают нас, прежде чем доберёмся до города, это же ясно, как оплеуха, – огорчённо размышлял Хикмет.

– Не нападут на нас  прямо, в открытую. Будут скрываться где-то вдоль  дороги и стараться подстрелить нескольких из нас из укрытий, чтобы получить преимущество, прежде чем дело дойдёт до мечей, – возразил ему Конан. – В любом случае, необходимо как можно скорее свернуть с дороги,  чтобы их запутать. Но не здесь – тут слишком мягкая почва. С этой бричкой за собой оставили бы чёткий след. Это походило бы как приглашение на приглашение на заклание.

Слишком образное, метафорическое сравнение никого не утешило и  не обрадовало, и поэтому далее  ехали молча. Как нарочно, однако, по обе стороны пути тянулась широкая, ровная, хорошо просматриваемая степь. Солнце уже понемногу начинало палить, но нигде, куда ни кинь взор, не было видно даже и тени леса, не говоря уже о намёке на каменистую почву, где  можно было спокойно развернуться. Каждый шаг приближал к относительной безопасности городских стен, но и к смертельной ловушке.

–Там, – вдруг указал Конан.

Менее чем в миле от них к  югу в  степи виднелся  небольшой хребет, увенчанный нагромождением скал из песчаника  и валунов. Небольшая  скала местами имела округлую форму, а  вокруг её окружали высокие, густые покачивающиеся травы.

–Придётся проехать степью, так легко найдут нас по следам, – возразил Таурус.

– Когда  нет выбора, используем и это, – возразил в ответ Конан. –Лучше выбрать место для боя, чем быть застигнутым врасплох. Если не можем  исчезнуть незаметно,  заманим в ловушку их самих.

– Выходит так, что иного  выбора нет, –  наконец неохотно признал Таурус.

Теперь речь шла о каждой минутой. Чем раньше доберутся к скалам, тем больше  будет времени для подготовки своей защиты и устройства ловушек. И тем больше шансов на выживание. Хикмет погнал гнедого рысью. Тот хоть раздражённо и запряг, зашевелил ушами, но перешёл на рысь. От их скачки, пока пробирались к цели, полегли серебристо-зелёные стебли. Потом степь внезапно перешла в сухой песчаный грунт. Достигли своей цели – оказались на месте.

Около них и вокруг, высотой  – от десяти до и двадцати сажен, возвышались округлые рифлёные блоки песчаника, напоминающие башни. Во многих пещерах имелись словно выдолбленные углубления, где при опасности в случае необходимости могли бы укрыться, удобно устроившись, несколько человек. Меж скалами вилось несколько песчаных тропок разной протяжённости, сплетающихся  и  пересекающихся всевозможным образом, но приводящими  в конце   в тупики и образовывающими  совершеннейшее идеальный  лабиринт.

– Зурн, влезай наверх и смотри, если кто-то приблизится. И позаботься – будь осторожен, чтобы тебя не увидели. Когда приблизятся – свистни. Остальные заезжайте сюда за скалы с бричкой,   скройтесь от взоров  и оставайтесь тут. Я же пойду гляну, как это выглядит оттуда. – И раньше, чем кто-нибудь смог хоть что-то произнести, Конан исчез в лабиринте скалистых стен.

Не прошло много времени и вскоре  вернулся с довольно сияющим) лицом, изрекая:
– Думаю есть неплохие шансы. Пойдём за мной. – И, взяв под уздцы чалого, первым направился внутрь – в сердце скал.

Широкая дорога постепенно сузилась так, что там едва могла протиснуться бок о бок два всадника, едущие вплотную рядом. Повозка почти цеплялась, шаркая боками о каменные стены. Не прошло и  четверти мили, как показалась   круглая площадка, ограниченное со всех сторон отвесными скалистыми стенами.

– Заезжайте на середину и выпрягайте коней, – приказал киммериец.  – Таурас, возьми рыжую и следуй за мною. Каринна, ты и Митанни, также.  – Затем  взял одной руке за узду чалого, другой – гнедого комедиантов и направился  к противоположной стене.

Только теперь  Таурус заметил, что тропка дальше резко поворачивает, и есть второй выход с плато,  который при первом осмотре упустил из виду. Через пятьдесят шагов от них показалась узкую щель, через которую было едва видно небо. Киммериец передал гнедого Каринне и шагнул вперёд в тень. Чалый недовольно зафыркал и начал цокать копытами. Конан сжал его губы и ласково успокоил.  Наконец, и конь перестал фырчать, однако опустил уши и беспокойно потряхивать склонённой   головой, явно давая знак, что его всадник не впервые избрал неверную дорогу.

Ещё две сажени, и очутились в просторной, сводчатой пещере с песчаным дном, прорезанным  в задней части отверстиями. Конь разом успокоился. Остальные два животных последовали за ним уже спокойно. Наконец, варвар  привёл за руку и Митанни.

– Здесь будете  в безопасности и вы и кони, – сказал он обеим женщинам.  – Принесите сюда остальные вещи, пищу, запасы еды и воды. Потом  завалим  вход валуном и замаскируем следы. Оставим только одну щель, чтоб смогли вылезти сами, если снаружи  никто из нас не выживет.

Не прошло много времени и  все вещи, которые имели ценность, были принесены в пещеру. Только тогда Конан сказал Антаре:
– Мне бы очень не хотелось подвергая тебя опасности и риску, дивчина. Но стрелок нам очень необходим. Реши для себя - ты останешься здесь, в пещере либо будешь с нами, снаружи?

Та радостно улыбнулась, слегка пробежав кончиком язычка по верхними зубам и кокетливо спросила:
–Что думаешь?

–Думаю, ты скорее будешь рада наслаждению свежим воздухом, –восхищенно ухмыльнулся ей киммериец. – Потом положил на колени Митанни свой мешочек с талисманом. – Хорошенько следи за этим. Если не вернусь, он  – твой.

Возвратились к бричке.

– Семеро против девяти, мне это по нраву, – подытожил стратегию на предстоящий бой варвар.  – Преподнесём прекрасный сюрприз. Я спрячусь  за повозкой, остальные укроются за скалы. А если взберутся  сюда, встретьте всех сметающим градом  камней. Ты, Антара, вылезешь туда, на вершину. Будешь там защищена от прямой атаки. Целься и стреляй так хорошо, рази насмерть каждым выстрелом.

– Может ещё и использовать костюмы, – размышляла девушка. – Если набить их травой, будут выглядеть как павшие мертвецы. Перевернём бричку и ты ляжешь между колесами. Разбойники подумают, что кто-то  нас здесь подстерёг, избил и ограбил прежде, чем они. И будут менее осторожны.

– Отличная идея! – расхохотался Таурус, схватясь  за живот. – Ты – голова, Антара!

Остальные мужчины присоединились к радостному смеху, который нарушил резкий свист Зурна. Потом парень начал спускаться.

Быстро перевернули бричку на бок и уложили костюмы, так чтоб  казались наиболее правдоподобными. Схватили своё оружие и укрылись, слившись с окружающими скалами. Конан рухнул между колес, меч спрятал под тело, кинжал на поясе. Успели в самый раз. Меж каменных стен загудели копыта.

* * *

Фикрет, скачущий на небольшом коне во главе орды, поднял руку. Вся кавалькада остановилась на месте. Вождь номадов-кочевников кипел, дымясь от ярости. Целую вечность караулили, затаясь  в засаде перед Шадизаром. Затратили время до полудня, пока не стало ясно, что что-то не так. Возвратились на пару миль опять по тропе,  когда и наткнулись на явные следы брички, направленные к скалам из песчаника. Проскакали галопом вокруг  всего горного  массива. Следы вели только внутрь, не выходя снаружи. Что здесь ловушка, было ясно с первого взгляда. Комедианты проявили большую предусмотрительность, нежели кто-либо  ожидал.
Оставить их  только из-за невыгодного для атаки положения, или идти далее и наказать преследуемых? Риск против утраты чести. Вспоминание о павшем  Тургуте всё определило.

– Идём по следам. Намик первым  – на разведку, остальные – за ним. Обращайте внимание на каждый шорох, это засада. Но вторично  не попадёмся.

Въехали шагом в тени скал и опасливо настороженно озирались, готовясь в любой миг к неожиданным нападениям со всех сторон или сверху. Вокруг господствовала  зловещая тишина.
Удивленный вскрик Намика их всполошил. Скачущий впереди разведчик указал на показавшуюся в двух дюжинах шагов впереди открытую площадку между скал и расщелину и внезапно пришпорил своего коня в галоп. Орда, жаждущая крови, слепо ринулась за ним.  Напрасных усилий своего вождя, который тщетно пытался их остановить, даже не заметили.
Копыта первого коня затанцевали над притворным покойником как раз в тот самый момент, когда горло его наездника чисто прорезало стрелой. Подстреленный мужчина застыл в седле, а затем, качнувшись, бессильно рухнул под копыта собственного коня. Правая нога застряла в стремени, и перепуганный  жеребец волочил  обмякшее тело за собой, когда отчаянно скакал галопом вокруг скал, чтобы увернуться от града брошенных камней.
Град камней, которые свалились на кочевников, хоть их и задел ошарашил, но не причинил большого вреда. Фикрет поворотил коня, когда обнаружил, что из-за его спины вынырнули  двое комедиантов и перекрыли узкую дорогу назад. Другой кочевник резко выгнулся и откинулся на спину. Из  его груди торчала стрела. Ловушка захлопнулась.
Степные наездники-разбойники отступили к бричке, чтобы сопротивляться атаке нападающих.
Мускулистый варвар с развевающимися чёрными волосами, который встал из-за их спин так же, как дух мщения, застиг врасплох  и внёс меж ними смятение. Два мужчины пали, прежде чем успели понять, что произошло. Первому остриё  меча  выскочило из груди рядом с грудной костью. Тот даже не вскрикнул. Упал на колени и устремил взор на лужу собственной крови, которая красным потоком брызнула из перерубленных артерий сердца. Потом сразу же попала ему на лицо. И солёный вкус теплой красной жидкости на губах был тем последним, что его сопровождало к теням предков. Другой же успел наполовину развернуться. Окровавленный клинок, вырванный из тела его приятеля, с размаху наискось рассёк его брюхо. Вывалились блестящие белесые внутренности. Мужчина тупо взирал на них довольно долгое время. Затем  завыл как шакал и сломился в талии, оседая наземь, как куча опадающего тряпья.
Соотношение сил изменилось. Семь кочевников, до сих пор скрытые в тени скал, выступили, вынуждая  пятерых оставшиеся  нападающих перейти к защите.
А потом вспыхнула и закипела ожесточённая схватка. Номады уже сражались не за добычу, честь либо месть. Отчаянно боролись за свои жизни.
Четверо мужчин напирали на киммерийца со всех сторон, окружив как мухи, роящиеся вокруг медведя. Тот, широко расставив ноги, со спины защищённой перевёрнутой бричкой, раздавал  удары вправо и влево, глаза светились безумием схватки. Один из налётчиков в пылу боя забыл о защите. Меч Конана скользнул наискось вдоль груди и нанёс глубокую рану глубиной с палец, а  длиной в  две приличные стопы. Раненый вскрикнул от боли и покачнулся. Заминка и промедление стоили ему жизни. Киммериец отразил две скрещенные сабли разом, и молниеносным движением смог пробить защиту человека   ударом сверху через правое плечо аж до бедра. Отбросил окровавленный труп к двум его приятелям, когда у него над головой просвистел широкий кинжал третьего.

«Кром!» – ему   уже за мгновенье стало ясно, что не успеет увернуться. Удара, однако, не последовало. Изогнутое блестящее лезвие пронеслось, вонзившись гораздо выше его роста,  – и оружие выпало из протянутых рук мужчины за его спиной.

Хикмет выдернул  кинжал  из места меж лопаток кочевника. Яркая пенистая кровь говорила однозначно – старец пронзил сердце с одного удара, как и в его собственной пьесе-игре убедительно поражал лживого кхитайского императора Чань-Ю.

– Блестящий бросок, Хикма, – выдохнул киммериец.

Оставшихся  двоих разбойников комедианты скосили без жалости и без особых усилий.

– Конан, помоги! 

От отчаянного крика Антары все застыли.

Фикрет сориентировался быстрее, чем его товарищи, и прошмыгнул к  скалам. Скакал, как горный козел,  взбираясь с камня на камень с единственной целью – отомстить одинокому стрелку, который так неожиданно изменил баланс сил. Прямо выскочил на маленьком выступе всего в пяти саженях  от перепуганной девушки. Его силуэт с широкими плечами и занесённым оружием на мгновение мелькнул на фоне неба. Потом   беспомощно замахал руками и рухнул назад, свалясь к подножию скалы, скатившись прямо под ноги Таурусу. Метко прицельно брошенный  камень весом добрых  три фунта ему поломал рёбра и выбил  дух.

– Не достоин  стали, – стряхнул с руки пыль довольный киммериец.

Раненый, без ножей, которые потерял при падении, но всё-таки сумев смертельно сжать колени Тауруса, Фикрет рванул его на землю. Комедиант потерял равновесие и упал на него. Двое мужчин сцепились, покатились, не разжимая напряжённые объятия. В один миг разбойнику  удалось подмять Таураса под себя и сжать горло обеими руками. Глаза Тауруса уже выкатывались  из орбит, когда ему всё же удалось вырваться и освободится – после того, как внезапно пнул  ногой в промежность Фикрета. Потом Таурус выказал себя таким же хорошим борцом, как и актёром. Раньше, чем остальные  успели подбежать на  помощь, повернул потрясённого и ошарашенного соперника лбом к земле,  сел ему на спину, и заведя локоть под подбородок, и, согнув другую  руку сильным рычагом с другой стороны,  сжимая кочевника, как клещи. Давил изо всех сил, аж сквозь стиснутые зубы протекла капелька крови из прокусанной губы. На лбу владельца балагана выступили капельки пота. Вдруг голова Фикрета   опустилась под странным углом – Таурус сломал главарю кочевников-разбойников шею.

Орда прекратила существование.

***

Косые лучи позднего полуденного солнца протянули тени развесистого высокого платана далеко в степь. Заросший недельной щетиной  воин со спутанными белокуро-светлыми волосами  соскочил с коня рядом с могилой. Небольшой холмик в форме прямоугольника не мог быть не чем иным, как недавно насыпанной могилой, в том Бартакус ни на миг не сомневался. Стиснул зубы и с неохотой, но поспешно начал  ножом и руками отгребать навершие  из камней и глины. Работал, как сумасшедший, пот лил с него градом. Горсти земли и камней отлетали далеко за спину. Необходимо удостовериться.

Из-под тяжёлого покрова тёмной глины начали понемногу проступать контуры. Бартакус яростно ругнулся – выкопал левую ногу.  Переместился в противоположный конец могилы и начал вытаскивать лицо. Рыжие волосы, мелкие черточки бледного веснушчатого лица и выступающие зубы были ему знакомы. Так мимолётно, как будто среди давки толпы людей в храме мельком встретилось  то самое лицо. Этого юношу, несомненно,  где-то видел, только не мог вспомнить, где. Одно было ясно – киммерийца тут определённо нет.

Командир телохранителей Шагии не потрудился зарыть останки человека, чьё последнее место пристанища и упокоения нарушил. Его добыча всё ещё впереди, к чему задержка? Уже восседая на коне, чуть дальше в степи, заприметил и остатки другого кострища и притоптано-примятой травы. А там – и ещё одну могилу с навершием из камня в месте где, вероятно, должна быть голова. Бартакус снова приступил к страшной работе.
Заходящее солнце уже окрасило отдалённые вершины  Карпашских гор докрасна, когда он закончил. На небо слепо взирало  восковое жёлтое лицо степного кочевника с перерезанным горлом. Теперь Бартакус знал, что требовалось. На миг прислонился, опираясь о могучий ствол. Глаза его закрылись сами. За последние недели спал меньше, нежели привык изо дня в день. Подбородок  опустился к груди.
Пробудило его завывание, раздавшееся в непосредственной близости. Сумрак понемногу переходил уже  в тёмную ночь. «Удалось уснуть, по крайней мере, на два часа!» – Устало протёр глаза. Опять взглянул на разрытую могилу едва ли в  двух саженей от него. Труп юноши явно перемещался.

«Митра Спаситель!»

Волосы Бартакуса встали дыбом от ужаса. Стиснул зубы и с мечом в руке осторожно подошёл к могиле. У его ног мелькнула тень и остановилась в двадцати шагах от него. Из тьмы засверкали жёлтые глаза. Раздался вой, которому вослед ответили всё дальше и больше. Разодранные  кишки и опустевшие  глазницы внесли ясность. Заспанного Бартакуса  пробудило не напугавшее воскрешение мертвеца, а пиршество гиен и шакалов.
Сердито бросил в тень камнем, но потом прислонился, привалясь к стволу дереву, чтобы преодолеть внезапно навалившийся  приступ подступившей тошноты. Потом вскочил в седло и без оглядки поскакал по дороге. Над  открытой могилой падальщики начали описывать широкие круги.

***

– За здравие!

    –За прибыль!

–Так  живём!

– За то, что все ещё живы!

На этот раз Конан напился по-настоящему. И был в этом не одинок. Празднование победы над шайкой переросло из выпивки в нечестивую попойку. Хотя все три женщины уже давно спали на шёлковых подушках в лучшей комнате шадизарской дорогой таверне, мужчины пили до поздней ночи. Деньги не экономили, платя серебром павших кочевников.
И погуляли не плохо. Вечер начался паштетом из утиной печени и жаренными загогулинами из теста, фаршированными смесью телятины и грибами. Вкусный кремовый суп с трюфелями хорошо подготовил и настроил желудки на основное блюдо: внутренности бесценнейшего редкого  гигантского краба из моря Вилайет. Блаженно чавкая, пережёвывли  розовые оболочки из трескающихся  панцирей, солёная вода стекала с пальцев на лица и, словно огонёчками опаляя  ссадины и ранки. Деликатесное белое мясо исчезало в ненасытных утробах наряду с горами хлеба и хрупкого весеннего салата. Всё омывали, запивая  сухим белым кешанским вином.

– За Антару! Стреляющую метко, как богиня охоты!

– За Антару и её прекрасную, сообразительную голову!

Драгоценные бокалы, изготовленные из массивной офирской керамики, глухо стукнулись. Одна из них под дикий хохот разлетелась на тысячу осколков. Услужливый толстый хозяин, склонившись, немедленно заменил его новым.

– А это знаете? Едет наемник на коне и подпевает себе:

«Я дикарь Феридан, внимательно взгляните на меня! После долгой скачки жажда заставила остановиться в трактире. Идёт прямо к очагу, покачивая бёдрами  из стороны в сторону, и напевая про себя. Вдруг возомнив себя почитаемой   Верховной жрицей.»

– Конан из Киммерии!

– За киммерийца, короля забияк!

На стол брызнули капли пролитой золотой ароматной жидкости. Таурус довольно рыгнул и оттолкнул миску с двумя последними клешнями и протёр пальцы  о хлебный мякиш.

«Добрые  люди, поднесите свежий кусок мне, прошу.
    Хорошо, но ты должна мне угодить!
  Ладно,  – и жрица задирает сзади рясу  и отворачивается лицом к стене.

Путник Феридан вливает залпом в себя пару бокалов самогонки и величественно удаляется.»

– Живи и здравствуй, хозяин Таурус! Славься!

Трактирщик испарился, чтобы приготовить следующее блюдо. Его гости щедро заплатили аванс серебром. Требуется покрутиться и расстараться, чтоб и  завтрашняя их оплата была столь же высока, как и его недельный заработок.

«Посадил почтенную жрицу позади себя в седло, пришпорил коня рысью и начал напевать:

«Я дикарь Феридан ...».

А она ему вторила  с наслаждением:

«Я сладкая Эрикес, а сердце моё бьётся, а под чёрным облачением мантии сегодня  у меня пылают, горя не только уши ...»

От миски с крабами перешли к керамическому  подносу с острым пряным хрустящим пивным сыром, посыпанным паприкой* и сладким фиолетовым луком, мискам, наполненным доверху прозрачной красной икрой, чьи шарики были как большие соски роскошных куртизанок, и варёным перепелиным яйцам, ровненько рядами разложенным по серебряным подносам, напоминающими стойкостью и выправкой безжалостное  немедийское войско в дни его наивысшей славы. Жбаны лёгкого кешанского сменили пропылённые бутыли выдержанного красного вина с южных склонов Ильбарских гор.

Ночь понемногу катилась к утру. Теперь пили изысканный – двенадцатилетней выдержки самогон из кукурузы, хранящийся в бочках, сколоченных  из досок тысячелетних дубов, растущих только в Боссонском приграничье, клялся хозяин – который закусывал  ломтиками копчёного лосося. Начинало рассветать.

В сознании оставались  только Конан и Таурус. Обняв друг друга за плечи и  без удержу непрестанно выкрикивали похабно-вульгарные песни наёмников и солдат, какие только могли припомнить. Уже и не старались и не удосужились даже разливать по чашам – выпивали благородный выдержанный напиток прямо из горлышка бутыли, которую справедливо передается из уст в уста. Хикмет, Зурн и Карагиз подрёмали с головами на столе. Кермар упал рядом с очагом, огонь в  котором давным-давно догорел и угас, и храпел, так как когда напильником проводят по   металлическому крутящемуся обручу. Тавернщик присел на лавочку в углу, опустив на руки, голову прислонив к стене, и, несмотря на шум и обязанности, заснул безмятежным сном праведника.
Но затишье длилось лишь мгновение. Веки Тауруса закрылись, Конан как раз проглотил последний глоток, того, что осталось на дне. Тогда вдруг Хикмет вздрогнул, дёрнулся, и, выкатив пустые невидящие глаза на противоположную стену, начал лепетать. Сначала невразумительно, непонятно и  неразборчиво, но потом его голос всё более и больше обретал ясность и убедительность, аж зазвенел неестественным металлический мелодичным тоном:

«Не заслужил лёгкой смерти, тот, кто противится и бросает вызов богам. Однако причудливо переплетены и запутаны линии судьбы. Страдания дочери проклятого отца подходят к концу. Чужак восстановит справедливость и вдохнёт испепеляющий зной восхитительной страсти  тысячелетней крови, прежде чем  пойдёт дальше своею дорогой.»

Автор пьес был явно не в себе. Глаза возвёл, обратив к небу,  выпрямился и изрыгал одно слово за другим.

– Хикмет, очнись! – затряс киммериец хилые плечи.

Старец к нему повернул безжизненное лицо, и снова промолвил холодным, чужим, металлически звучащим голосом:

   «Уже сжимается петля, враги украдкой ползут в тени утра. Беги, если тебе жизнь дорога ...»

– Что ты несёшь? Какие враги?

Внезапно встревоженный Конан глянул из окна. На миг возникло смутное ощущение – показалось, что где-то в тени фруктового сада, окаймляющего  подъездную дорогу в трактир, заметил неприметные  движения, внезапно разом остановившиеся.
Киммериец выпустил старика, который бессильно рухнул к его ногам и угодил головой о полированный деревянный пол. Варвар задул масляную лампу, и осторожно подошёл к окну. Да, он не ошибся. В двухстах метрах от здания заметил  блеснувший в ярком свете месяца металл оружия. Псы, стерегущие  ночью здание, подрёмывали в загонах на заднем дворе. Комедианты были единственными гостями, которые могли позволить себе заночевать в дорогой таверне. Внезапное нападение направлено против них. И тавернщик должен был об этом знать.
Конан не колебался. Как тень пересёк комнату, заспанному мужчине всунул в рот кляп из полотенца и привязал к лавке, прежде чем тот смог проснуться.

–Таурус, вставай, – зашипел варвар, продолжив: – быстрее убираемся отсюда!

– Кто? Почему? Что стряслось? –  Балаганщик тщетно и напрасно пытался избавить гудящую голову от плена сна и похмелья.

– Посмотри из окна! И буди остальных! Сделай это! – и,  больше не  мешкая, варвар побежал наверх – туда, где спали женщины.

– Митанни! Антара! Каринна!

Его неожиданное вторжение в дамскую спальню первоначально встретили почти удивительно ласково и нежно. Но только до того момента, пока комнату н, наполнил удушливый запах вина и самогонки, который тот вливал себе в глотку.

– Свинья, – зашипела  Антарая.

И впервые  Карина посмотрела на неё,  полностью соглашаясь.

– Нападение! Быстрее одевайтесь! Удёрем чёрным ходом! – высыпал из себя с облегчением, что так легко вывернулся из очень деликатной ситуации.

Конан подскочил  к Митанни, швырнул её одежду в сумку, помог ей надеть обувь и завернул в плащ, одновременно краешком глаза заметил матовый блеск нежной кожи Антары.
Актерский опыт  быстро менять костюмы теперь оказался бесценен. Едва ли не за меньшее время, чем затрачивал благочестивый жрец на вознесение своей утренней молитвы Митре, комедианты стояли у двери в кухню, заспанные, с трещащими головами, но готовые исчезнуть, не задавая никаких вопросов. Уже научились доверять инстинкту варвара.
Им повезло. Те, кто хотел напасть и ограбить, по-видимому, поджидали, когда  все уснут. Двор был по-прежнему пуст. Обползли сарай и конюшню, большую кучу навозу позади дома и оказались в двух саженях от высокой стены, отделяющей дорогую  часть гостиницы от более дешёвых комнат. Перелезть её было несложно –  мгновенно и без усилий.
Не отошли  и на четверть мили, когда за ними разгорелся свет в таверне  и раздались  сердитые выкрики. Дальше понеслись рысью.

– Как же наши кони? А бричка? Костюмы, реквизит ...  – протестовал немного запыхавшийся Хикмет.

– Вернёмся за ними, – мрачно провозгласил  Конан. – Необходимо ещё побеседовать с трактирщиком. Но всё не так уж и плохо, – вдруг добавил   удовлетворённо. – Ведь смылись не заплатив!

Без коней и большинства вещей, но живые и избавившиеся от похмелья, комедианты растворились, исчезнув  в серых тенях наступающего утра.


*Паприка – жгучий  красный перец

0

278

восьмёрка:
VIII

  – Хорошо понял? – острый стальной серый коготь, добрых три пальца длиной, нетерпеливо постукал по полированной каменной облицовке камина.

Последние лучи заходящего солнца прошмыгнули  узкими окнами в сводчатые переплетающиеся изгибы арок, сужающихся наружу как узкие стрельни – бойницы, погладили запылённые и потрепанные охотничьи трофеи и тускло блеснули на потрескавшихся ветхих бронзовых щитах.

– Достаньте мне Харама. Он уполз и по-прежнему всё время скрывается в том своём логове, и кто знает, что там творит. И ту бабу-старуху – как  её зовут? –  не хочу больше в городе встречать. Ей  давным-давно пора сдохнуть, путается под ногами.

Верзила  грубоватого обличия, опираясь костяшками пальцев на давно почерневший дубовый стол, беспокойно заёрзал. Большинство обывателей  Кармайры  предпочитали обходить стороной эту часть города, нежели пройти этой дорогой.  Здесь же, в мрачном, большом и неуютном и неубранном зале крепости чувствовал себя потерянным, как трёхлетнее дитя в лесу. Ощущал, как нелюдские когти  через одинаковые  промежутки времени, пронзая, погружаются в мозг и опаляют, обжигая как раскалённые гвозди. Властителя Топраккале он боялся – и ненавидел его за это страх. А тут фигура в чёрном, с капюшоном надвинутым глубоко и закрывающим  лицо,  тяжело  подступила ещё ближе к нему.

– Понимаешь? – Заскрипел требовательно-повелительный голос из-за чёрного шелка.

Варьян неуверенно кивнул отяжелевшей головой и набрал воздуха для ответа.

– Так  можешь идти,  –  отрезал повелительно владыка крепости.

Верзила вдруг засомневался – не был уверен, прозвучали ли эти слова в зале, или только в его голове. И с нескрываемым облегчением мотнулся во двор. Свежий ветерок, дующий с озера, его немножечко успокоил. Поспешно миновал, проскользнув барбакан, и остановился только на мосту. Солнце наполовину затонуло за горизонтом, окрашивая тёмно-фиолетовые воды кровью. Самый старший из братьев Янис сердито ругнулся и зло плюнул в беспокойные волны. Ощущение его унижения прожгло до нутра, и его ярость была темнее, чем глубины воды.
Нар-Дост издали учуял – уловил  его бессильную ярость и удовлетворённо ухмыльнулся:
  «Все трусы со всего света одинаковы. Пред могуществом и сильными ползают по земле, чтобы безжалостнее потом сорвать злость на беззащитных.»
Довольно вытянул пальцы. Серебристые  чешуйки тускло-матово блеснули.
«Правда, немного хуже, чем  в затёрто-потрёпанном старом фолианте. Но на днях, когда на него в лесу напал оглодавший волк-одиночка, приятно удивило то, насколько эффективным оружием являются его появившиеся когти. Рассёк горло волку так гладко, как когда нож скользит, разрезая перезрелую дыню!» – Нар-Дост был очарован собственной силой и захлёбывался кипящей кровью всё ещё живого зверя. Одурманенный  её запахом, притиснулся и впился ртом  в мягкие трепещущие поддающиеся раны и возрадовался, потому что впервые за истёкшие годы, наконец, осознал  глубину и силу своего преобразования. И тем вечером уже не хотел зелья-лекарства для успокоения и уменьшения боли. До смерти устал, но неимоверно довольно упал на ложе, и в его  грёзах, полностью удовлетворённой собственной силой, которая не требует ни человеческого разума ни могущественных  колдовских заклинаний, бродил по тропинкам зверей и хищников.
С той поры чародей частенько  выскакивал на охоту. Вооружённый луком и стрелами скользил по лесу, как тень. Никогда не стремился просто убить. Преследовал  раненных оленей  много миль, только для того, чтоб вместе с их высосанной кровью и сдираемой шкурой уловить и впитать оставляющее  их сознание. А с каждым глотком росло желание и иных жертв. Жертв, которые умоляя, просят за свою жизнь с человеческим языком. Жертв, чья чистая кровь поможет ему пройти через  последние преобразования.

Солнце уже давно исчезло в тёмных волнах озера Венна, когда разум твари в чёрной рясе снова вернулся в тело человека-монстра. Помешало ему  тихое постукивание по двери. От неожиданности Нар-Дост вздрогнул, словно боясь, что некто может прочитать его мысли и  нетерпеливо заворчал:
– что?..

– Ужин, Наставник! – конус света с огромной свечи тускло осветил веснушчатое лицо ученика, который наполовину робко, наполовину с нетерпением заглянул в тёмный зал.

– Не хочу ужинать. Пойду на охоту.

–Уже стемнело ...

–Тем лучше, – сверкнули, блеснув в полутьме, вспыхнувшие кошачьи глаза.

Парнишка вздрогнул и отпрянул, когда бедра ласково коснулся чёрный шёлк, а его Учитель проходил через дверь. Тихо ухмыльнувшись и ещё глубже запахнувшись, плотнее завернувшись в плащ,  владыка Топраккале растворился в ночи.

Холодная масса вод омывала скалы  и  прочный фундамент крепости. Струйки воды стекали капельками обратно по циклопической кладке и швам, как будто  само здание роняло, проливая горькие слёзы по поводу всё той же людской глупости. Ледяной ветер с Карпашских гор почти задувал дымки из труб недалёкой Кармайры. Крепость была тиха и темна, только в каморке позади кухни догорала свеча. Ещё пару мгновений, и яркое пламя утонуло в лужице раскалённого воска. Крохотная фигурка, свернувшаяся калачиком на шаткой постели, этого не заметила. Плечи воспитанника чародея судорожно тряслись. Сайят-Нов плакал.

***

Ещё не начало  светать, когда городские врата Шадизара содрогнулись от требовательно-настойчивых ударов. Навершие рукояти тяжёлого меча легко оставляло на почерневших дубовых створках  неглубокие светлые насечки. Белобрысый гандерман на утомлённо-загнанном вороном коне нетерпеливо ёрзал в седле. Ноги жеребца дрожали, а с губ капали сгустки плотной пены.

– Ещё ночь. Тащись туда, откуда пришёл. Врата отворяются после крика петухов, – непроснувшийся разбуженный стражник с криво нахлобученным шлемом не потрудился выяснить личность пришедшего.

– Я – Бартакус, командир телохранителей вельможной сиятельной госпожи Шагии. Преследую преступников, которые бежали от правосудия города Махраабада. Смотри отворяй, либо пожалеешь об этом, – яростно прорычал всадник и для убедительности сопроводил свои слова сильными ударами рукояти меча по дереву.

– Это может сказать каждый, – забурчал угрюмо стражник, но не подав вида, что устрашился, полуотворил тяжёлое оконце на решётке врат, предназначенное для осмотра подходящих путников.

Хотя заросший и грязный человек во вратах  более походил на разбойников с большой дороги, явно выделялся заметный меч воина или благородный вороной конь с городским гербом, вышитым на попоне под седлом. Хотя когда-то аккуратно подстриженная светлая бородка всадника превратился в щетину, а взлохмаченная спутанная коса напоминала больше всего хвост грязной лисицы, преследуемой на весенней охоты, сомнений не было. Войти в Шадизар просил человек с официальным посланием.

– Покажи печать, – заявил страж-привратник гостю значительно приветливее. – Знаете, время сейчас нелёгкое, господин, – добавил уже почти извиняющимся тоном.

Бартакус сердито фыркнул, вытащил из сумки на поясе свёрнутое сопроводительное письмо с печатью от Шагии и резко просунул его через переплетённые прутья решётки прямо перед  глазами стражника. Металлический ключ заскрипел в замке  решётки, а ночной гость,  раздражённо хмыкнув, соскочил с коня и провёл  его через низкие врата.

– Разыскиваю северного варвара, необычно высокого, с длинными чёрными волосами и голубыми глазами. Это опасный вор, его поимка для моей госпожи представляет наибольший интерес. Не проезжал эти врата?

– Прибыл за полдень, как раз когда я заступил на пост. Пришёл вместе с кучей комедиантов, и, как я слышал, хотели остановиться в таверне «У Каменного старика». Она расположена у западных ворот. Кто когда-либо видел такое, чтоб такие останавливались  на ночлег в одной из  самых дорогих таверн в городе? – поспешил стражник с доброжелательным ответом,  надеясь,  что высокопоставленный офицер после предыдущей размолвки, обрадуется и воспользуется  по крайней мере его услужливым советом.

В тот же миг наездник оказался в седле. Небрежно кивнул, вероятно демонстрируя что понял, или, возможно, в знак благодарности, а затем исчез, и громкий топот копыт его коня доносился из  двух отдалённых улиц.

– Командир телохранителей, – презрительно фыркнул страж врат. –Скорее – разбойник, если ещё не нечто худшее.

Потом выбросил ночного гостя из головы и зарылся в солому на койке досыпать ещё хоть пару мгновений, прежде чем начать требовать плату за въезд в город с первых купцов.

***

– Как ... исчезли?

Переминающийся с ноги на ногу воин невольно втянул голову в плечи. На расстоянии добрых шесть футов находился вооружённый до зубов, стройный мужчина  с повадками рыси в элегантной ярко-синей тунике. Нечто в нём, однако, внушало некое  трудно выразимое уважение, хотя и на первый взгляд было ясно,  что едва ли он когда-нибудь держал в руках бич, не говоря уж об оружии.

– Мы вломились и ворвались туда, пока ещё не начало светать. Владелец-таверщик лежал связанным на лавке, вообще  не понимая, как это случилось. Может нас высмотрели и заметили, только сам Эрлик знает как. Только, конечно, не сбегут далеко. Оставили «У Каменного старика» бричку и трёх коней. Один из них – пятнистый красавец с седлом, который стоит целое состояние. Скорее всего из-за него попытаются возвратиться.

– Осмотрите весь город. Не спускайте глаз с таверны. А когда их обнаружите, гоните к западным вратам города в сторону гор. Чтобы стало ясно –  в Шадизаре их ждут проблемы. Чем меньше свидетелей этому будет, тем лучше. Но помните –  без кровопролития! Просто выбросьте их из города.
    Наёмник кивнул и покинул комнату гулким быстрым шагом. Хотя и не понимал, почему для того, чтоб вышвырнуть из города группу бродячих комедиантов и северного варвара, потребуется два десятка воинов. Но если его нынешний наниматель так считает, почему бы и нет? Тем больше он и его люди заработают. Кошелек странного чуженца, который нанял их два дня назад, выглядит  достаточно богато, не требуется спешить с поиском. От оплаты ещё за  день дополнительной работы его нынешний повелитель-наниматель, несомненно, не оскудеет и не исхудает.

–Тебе не следовало отправлять  воинов, Далиус. Можно же было договориться, – прервал нанимателя воинов нежный голос. Женщина в элегантном медово-жёлтом платье, обрамлённом  золотым кружевами, вошла в комнату так же тихо, как будто скользила  по мху. Злато-каштановые волосы волнами спадали на плечи. Строение изящной  фигуры и форма её лица, жесты и манеры были разительно похожи на мужчину.

–Так произошло, сестрица, – возразил он и неодобрительно тряхнул головой, так, что коричневато-жёлтые ровно постриженные волосы, чуть ниже ушей разлетелись около головы. –Хорошо же знаешь, что никто не хочет им навредить. Те мужчины нужны лишь для того, чтоб только вытолкнуть их за стены, и избежать лишних проблем в городе.

– Могли пред ними сразу же появиться и не ждать, когда те доберутся до Кармайры.  Пожалуй,  будет лучше договориться и обойтись без оружия.

– Может и так, а может нет. В окрестностях  Аннах Тепе царят могучие силы, это же наш дом, земля нашей богини. Если варвар отказался вести переговоры с нами даже  здесь, то наконец, возможно, направится другом направлении – на юг, к Кофу. Придётся догонять, мчась как все дьяволы, убеждать и рисковать, что шкатулку откроется где-нибудь в городе, где её чёрные маги конечно обнаружат. А мы не должны вовлекать в дела со Шкатулкой Армиды ещё каких-то посторонних... Сумеешь представить, что может пробудиться? Договориться будет определённо проще, когда те окажутся в беде и нужде в горах. Впрочем, теперь уже одинаково безразлично. Из Махраабада – бежали, из Шадизара –  выгнали. Им не останется ничего, как идти прямо к нам, как изначально  и планировалось.

– Возможно ты прав, – хоть и не уверенно и явно не убеждённая услышанным, произнесла женщина. – Но что-то подсказывает мне, что это будет не так легко, как поначалу сперва представлялось. Выбран очень сомнительный путь. Слишком надеемся на удачу.

***

– Это наиглупейшая из всех проклятых дуростей всех времён!

– Кто, о все чешуйки Сэта, те парни, что набросились на нас?

– Это нам владелец той таверны охотно поведает, прежде чем ему переломаем все кости, – вмешался Конан резко в бурную горячую дискуссию.   – Он уже вечером закрыл псов, чтобы  их не обнаружили и не выдали. Явно знал о них. Но проблемно будет его достать. Определённо, не вылезет из «Каменного старика», поостережётся.

– Не сможет вечно сидеть в доме. Подождём возле него. Иначе придётся нищенствовать и побираться, все наши вещи пропали. – голос Тауруса дрожал от гнева.

Сидели, скрытые  от взоров любопытных  посторонних глаз,   в глухих запущенных зарослях отдалённого парка между зеленеющими цветниками зажиточных горожан в нише  под высоким выступом городской стены. Женщины прижались друг к другу, мужчины планировали принять ответные меры.
– Он появится на рынке, вчера мы ему изрядно подсократили запася, – тихо заметил Хикмет.

– Понаблюдаем за рынком, рано или поздно там объявится, –  решил киммериец.

Солнце уже значительно закатилось, когда его слова сбылись. На пыльной дороге заскрипела колёсами красивая бричка, на которой восседал толстяк в засаленной потной феске с глазами, покрасневшими от недосыпания. К великой радости актеров он отправился на закупки сам. Остальное было делом мгновения.  Едва тот спешился,  разъярённые комедианты оттащили его  к заранее облюбованной приглянувшейся и подысканной палатки гадальщицы на картах. Её владелица  – трясущаяся уродливая отвратительная бабища, связанная собственными верёвками  и с кляпом во рту  с трудом могла сопротивляться. Жирный пленник  не решился проявить себя геройски. Даже не пыталась кричать о помощи. Хватило одного взгляда на нахмуренного северянина и решительные лица остальных, чтобы смириться. Но много разузнать не удалось.

– Их командир пришёл во двор вскоре после вашего прибытия. Не зашёл  в таверну, остался стоять во дворе. Заплатил  золотом. Твердил, что вы ограбили караван, который сопровождали, что якобы вы  – опасные бандиты, которые обирали и убивали купцов, направляющихся в город. Хотел вас захватить, когда все уснут. Признаюсь, великомогучий господин, я не мог иначе. Всё вам верну. Возвращайтесь назад и будьте желанными гостями в моём скромном ...

Меткая хлёсткая оплеуха прервала монолог кающегося, и дала ясно понять, как на посещение таверны «У каменного старика» смотрит Таурус.

– Держишь нас за идиотов? Думаешь, что не чуем,  как сейчас  патруль смотрит  на твой притон?

Хозяин разом откинулся, развернувшись как засов.

– Сжальтесь, смилуйтесь, добрые люди, я всего лишь убогий несчастный трактирщик, не достойный вашего внимания. Они взялись за меня, не давали проходу.  Угрожали мне.

– Те их угрозы – ничто, по сравнению с тем, что с тобой теперь сделаем, если ещё раз попытаешься нас обмануть, – проворчал Конан, а его глаза в полутьме палатки вспыхнули холодом.

– Милосердие, наисиятельнейший господин, – заскулил испуганный толстяк, едва отважившийся вздохнуть. – Сделаю всё, что поручишь.

– Возвращайся  домой и собери все наши вещи и положи в бричку. Рыжую запряжёшь, оседлаешь чалого и оставишь врата отворёнными. Гнедого тебе продам сейчас, он только задерживает. Что думаешь Таурус, какова цена твоего мерина?

В глазах Тауруса  мелькнуло что-то весьма похожее на злорадное удовлетворение.

– Правда, уже постарел, отощал  и немного облезло-потрёпан, но  – надёжный и верный зверь. Десять тысяч рупий – и твой. Не сглупи, не пожалеешь.

Обвисшие  щёки толстяка недовольно задрожали, а на глазах выступили неподдельные слёзы.

– Пощади, господин мой, сжалься! Это же старая, тощая кляча. Не стоит и трети той цены.

– Не смей так  говорить о моём домашнем звере! В его теле больше чести, чем у всех вместе взятых поколений ростовщиков и шлюх, тех, что тебя породили. И он заслужил спокойный отдых. А ты свершишь доброе дело и позаботишься о нём.

– Это достойная цена, – твёрдо непререкаемо вторил ему киммериец. –И помни,  сам Митра не спасёт тебя, если что-то позабудешь. Это тебе ясно?

Железная хватка на колышущемся двойном подбородке и горле говорила весьма выразительно и красноречиво. В дальнейших словах не было необходимости. Несчастный тавернщик только засипел,  когда  его зрачки дико закатились до белков глаз, почти скрывшись –  утонув в дрябло-обвисших жировых складках щёк и лица. При передаче внушительного кожаного кошелька с звякнувшим золотом, его руки дрожали.

– Ну вот и всё, – Конан удовлетворённо кивнул головой, когда Таурус тщательно пересчитывал недобровольно выданную сумму.  – Сматывайтесь, исчезайте через западные ворота. Таурус,  я здесь с этим мешком сала подожду, чтобы успели испариться. Следуйте по дороге к Коринтии. Когда услышите топот копыт, быстро спрячьтесь и посмотрите, кто едет. Может нас будут преследовать. Найду вас на дороге, когда волнения утихнут.

Когда палатка опустела, взор варвара упал на связанную гадалку.

– Ты сорвал  ей возможные сделки, и  из-за тебя её пришлось связать, – зловеще усмехнулся Конана на вспотевшего от страха трактирщика. –Не хочешь ли, по крайней мере,  ей хоть чем-то это компенсировать?

Съёжившийся мужчина ещё больше скрючился и смог только отрицательно  затрясти  головой.

– Всё-таки её заплати. Покажи кошелёк.

Отчаявшийся толстяк  не имел сил протестовать.

– Бери, старуха. Возьми на излечение боли. –  Конан бросил очень изрядно потощавший, но не пустой кошель перед гадалкой.

Хотя та даже и  не шелохнулась, но изумлённо-поражённый восторг, очевидно, исходил даже от всей позы  её лежащего  тела.  Определённо эта гадалка преждевременно шум поднимать не станет. Едва освободится от пут – это долго не продлится – бросит заплатанную  палатку и без оглядки понесётся вон  из города. Она заработала на год вперёд и ей не захочется рисковать таким неожиданным даром богов, чтобы встретиться лицом к лицу с городским правосудием.

– Вставай. Сейчас же. И помни, жирдяй, никаких подвохов и уловок.

Несуразная троица мужчин, обнявшись и держась за плечи, шатаясь как если бы перебрали, перепив, качаясь выбралась из палатки. Два здоровенных чужака поддерживали с двух сторон обмякшего трактирщика. Измождённое лицо толстяка и подламывающиеся ноги показывали, что тот серьёзно набрался, напившись, и не прочухался аж до бела дня. Всем вокруг было ясно, что его  тащат прямо в постель – домой спать.
Таурус вскочил на  сиденье возницы, киммериец сбросил свой груз на голые доски тележки и расположился, оберегая, возле него. Ещё и легко, словно невзначай, оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что не возбудили нежелательного внимания.
«В этом городе можно дьявольски насладиться жизнью,» – мелькнуло в голове варвара, –  «сюда ещё вернусь!». – И тогда  сосредоточился только на незаметных сдавливаниях, которые, позволяя трактирщику дышать, при этом не позволяли выкрикивать.

***

Тени во дворе «У каменного старика» уже значительно удлинились, когда примолкший владелец проезжал ворота. Не обращая внимания, миновал статую сгорбленного старичка из песчаника, сидящего прямо за воротами, который и дал название таверне. Пронеслись, летя оглашенной рысью мимо его лица, контуры которого уже начали расплываться полутьме, в то время как последние лучики заходящего солнца четко очерчивали омшелую каменную спину изваяния. Тавернщик не отважился и даже не смел  заглянуть в распивочную забегаловку таверны, где двое громил утоляли жажду   жаркого дня, обливались тонкими струйкам пива и пытаясь сделать вид, что только так проводят свободное время, и демонстративно игнорировал несколько теней, спокойно расположившихся среди деревьев у въезда во двор. Соскочил, нервно оттолкнул  свою жену, споткнулся и прошёл прямо в стойло. Вскрик донёсся позади из  сада в миг, когда подтягивал подпруги седла роскошного чалого.

– Сюда, ребята! Быстрее!

– Баха, бегом к дому!

– Стой ... – выкрик заглушил лязг  стали и топот несколько пар ног.

Хозяин выбежал как раз вовремя, чтобы его взору предстало такое, от чего оставшиеся волосы ощетинились – встали дыбом, так что почти приподняли феску.

Мускулистый голубоглазый варвар противостоял многократно превосходящим противникам. И не казалось, что это его хоть как-то тревожило – даже не пытался пробиться или скрыться в здании –  широко расставил ноги, опираясь  спиной о могучий старый дуб, глядя невозмутимо и уверенно отражая удары, дождём сыплющиеся на него. Выглядело это так, словно стая изголодавшихся одичало-ободранных крыс напала на  пса, обученного для охоты на рабов. Мастерски умело отражал  сразу три клинка, а потом резко переходил в бешенные контратаки. Его тяжёлый необычный чужестранный меч, описав дугу выше пояса,  скользнул по талии и легко погладил незащищённый живот одного из воинов. Жалостливо стеная и спотыкаясь, мужчина откинулся назад от досягаемости убийственного клинка. Меж пальцами, которые сжимали разрез, потекла струя тёмно-красной крови. Толстяк, не отпуская распоротый живот, сумел привалиться к  нагретой стене здания, свежевыбеленной известью.
Сразу же за его спиной распахнулась врата сарая. Коренастый комедиант с впалыми глазами дрожа и сжимая зубы ёрзал на хребте беспокойного чалого. Одной руке держа поводья, в другой – крепко сжимая уздечку статной рыжей, запряжённой в бричку. Чтобы уклониться от  раздавления повозкой трактирщика, толстяк почти вжался в стену. Черновласый гигант среагировал мгновенно. Несколькими прыткими скачками рванулся и очистил место от мужчин, как если бы это были тряпичные куклы, набитые зерном. В полёте  схватил поводья и  очутился прыжком  на козлах* повозки.

– Вали, Таурус! К западным вратам!

– Но ...

– Галопом! Я тебя догоню, – и, не дожидаясь  ответа, весомо хлопнул ударом плашмя  мечом по всему заду чалого. Взбудораженный конь разом обиженно вздыбился на задние ноги, взбрыкнул,  и с комедиантом, опасливо скорчившимся  на хребте, без раздумий  поскакал вперёд.

По хребту рыжей сухо щёлкнул бич. Кобыла, не привыкшая к такому обращению, протестующе заржала  и яростным галопом последовала за своим приятелем. Колёса брички загремели по вымощенным брусчаткой двору.
Наибыстрейший из удивлённо-поражённых  воинов повис на поводьях коня в миг, когда  воз въезжал в ворота. Но, получив обжигающе-кусачий  ошеломляющий удар бича в лицо, зашатался. Запнулся, наткнувшись на статую старика,  сорвался прямо под колёса несущейся повозки у  опорного столба ворот и остался лежать в пыли с перерезанными ногами. Бричка скользнула за поворот, а затем исчезла из поля зрения.

–Хватит, парни! Они убираются вон из города и  тащатся туда, куда мы и хотели.

  –Но Бакиму выпустили кишки из брюха! А Экрем сможет взобраться  на коня не раньше, чем в будущем году ...

–Те парни о нас знали.

– Как получилось, что кони осёдланы? Ответь мне, ублюдок!

Взоры всех обратились к толстяку, лицо которого теперь было того же цвета, как и стена за ним. Тот, посинев от ужаса, споткнулся и упал наземь. Рухнув без сознания, как колода.

***

Командир стражников собирался отдать приказ закрыть западные ворота Шадизара, когда наткнулся взором на уверенно-настойчивым устремлённый взгляд очей небесно-голубого цвета. Два голубые омута, проступающие  сквозь тучи тёмных волос, вьющихся и спутанных, как клубок перевившихся змей.

–Ты не местная, – выдавил командир из себя.

–Приехала к моей тёте, но  соскучилась по дому. – Волнующе виляя  бедрами прошла вблизи него и небрежно прислонилась к стене рядом с вратами. Изящные ладони бегло, как бы невзначай, прикоснулись  к грубой каменной кладке.

Солнце скрывалось за горизонтом, как раз напротив врат. Оранжево-красные лучики ослепляли. Девушка утонула в тени, из неё выступали белоснежная шея, прекрасный овал лица и трепещущие руки, взлетающие как две бабочки. Стражник подступил на один шаг ближе и топнул одной из своих мозолистых ног. Очарованный и пленённый нежностью и мягкостью рук девушки, забыв о вратах, забыв о своей ответственность за Шадизар, забыв обо всём на свете. И не услышал ни стук копыт, ни грохот колес позади.

– Грусть тебе не к лицу. Пойдём сегодня вечером со мной, развеселим тебя.

Опасливо стрельнула взором очей куда-то за  спину стража.

–Я ...

– Пойдём со мной, не будешь о том жалеть, – соблазняющий мужчину голосок перешёл до настойчивой заманчиво-страстной хрипотцы.

Потом, где-то на самом краешке его сознания, тревожно забарабанили копыта. Около него пронёсся всадник, словно летя и едва удерживаясь в седле  красивого пятнистого серого рысака. Мелькнул за врата,  красное солнце, очертив, озарило его  силуэт на коне, скачущем  к горам.

Тогда с одной из улиц, ведущим к площади у городских ворот, вынырнула бричка, несущаяся прямо к вратам и напоминающая грохотом и бешеной ездой бога бурь Туллипа, про которого вендийцы верили, что он проносится по облакам и небесам в  своей упряжкой быстрее, нежели вихрь.

– Что за чертовщина твориться? – очнулся командир стражи от опьяняющего дурмана. – Стой, слышишь? Стоять! Патруль, ко мне!

Рыжая, закусившая удила и бешено косящая глазами, несомненно, не выглядела намеренной остановить скачку или хотя бы замедлить галоп. Лёгкий возок, покрытый парусиной, на неровной дороге качался из стороны в сторону, но чудом удерживался и даже не опрокидывался. Может быть, это было связано с возницей. Мускулистый гигант с дико растрёпанными чёрными волосами уверенно стоял, широко расставив ноги на козлах, и умело балансировал на дребезжащей трясущейся бричке, которая каждую минуту угрожала развалиться. В одной руке сжимал вожжи, а бичом в другой понуждал кобылку  к ещё большей прыти. Его молодое, но мрачное и украшенное шрамами лицо казалось высеченным из камня. На возничем была  только  обычная набедренная кожаная повязка и недорогой пояс, налокотники и наколенники с шипами, выглядящими  так же грозно, как и сам Туллип, когда тяжёлые колеса его боевой колесницы,  гремя и грохоча бороздят небо, а он метает молнии во все стороны. Едва увидел шестерых стражников, преграждающих врата, сильными ударами понудил  коня скакать ещё быстрее в карьер.

– О, Имир ! Прочь с дороги! – заревел он и  не колебался, не натянул  вожжи. – Слегка пригнулся  и ясно дал всем понять: либо мужчины отпрыгнут и выпустят его вон, освободив выезд, или в итоге вместе с ним закончат, плавая в лужах крови и растерзанных ошмётках.

  Стражники замялись и неуверенно поглядели на командира. Но прежде чем тот смог что-то приказать, воз загрохотал прямо перед ними. Больше уже ничего не  ждали –  разлетелись во все стороны, как стая курей от уличного проказника, который швырнул  камень. Мгновение ока, и на фоне гаснущего неба маячили уже только размытые контуры вихляющегося задка повозки.
Однако испытания для стражи у западных ворот ещё не окончились. Им даже ещё и не удалось подняться с земли, как вдруг из переулка галопом выскочил следующий всадник. Суровый взор его глаз и герб Махраабада на попоне под седлом вполне хватило, чтобы заставить людей, испуганных предыдущим зрелищем поспешно убраться с дороги. Только продавец фруктов не мог сделать это вовремя. В стремлении быстрее увернуться, он лишь  опрокинул свою корзину прямо на пути всадника. Пред разъярённо-диким вороным жеребцом простирался красочный ковёр из  разлетевшихся крупной сладкой сливы, гранатов, инжира и винограда. Последними выкатились арбузы. Неотвратимо, как камни, которые могут до конца света валиться с холмов на обитателей  древнего  города Кешше, так как те своей надменностью и гордыней вызвали недовольство самих богов, тёмно-зелёные шары скользнули и выкатились вороному коню прямо под копыта. Наездник даже не пытался уклониться. Напротив  – пришпорил коня для прыжка, который перескочил арбузы и раздавил корзину, волевым усилем его удержал на ногах, когда подкованные  копыта скользили между  слив и крепко вцепившись в жёсткую гриву, промелькнул во врата раньше, нежели ему мог в том  хоть кто-то помешать.
Униженная повержено-разгромленная стража врат неловко вставала на ноги.
– Что вылупились и пялитесь, о  Сэт? Старайтесь подняться! Всё же в порядке, никто его не преследует. Просто спешит, –  прорычал командир стражи своим людям. – А что вы тут ищете,  для вас здесь не представление! Займитесь своими делами! – повернулся он к собравшейся толпе  зевак. – Закрыть врата! – продолжил приказным, но ещё дрожащим голосом. – Потом отважился, осмелился взглянуть в несмело-абсурдной надежде, что голубоглазая красавица каким-то чудом могла не увидеть его провал.
Однако девица исчезла, как будто растаяла вместе с последними лучами солнца.

*козлы – сиденье возницы

0

279

Девятая глава:
IX

  Барьян, Терьян, Мальян, Сарьян. Четыре брата  Яниса. Четыре убийцы. Когда староста Харам обладал  ещё  полной властью и могуществом, те ещё были обычными грязными заморышами  кто доставляли головные боли вечно ворчливо-раздражённой матери.
Но Кармайра уже изменилась.
Всё началось на Топраккале той страшной ночью, когда крепость лишилась владыки замка. Ослеплённый Кетт ещё пару дней пошатался по двору, и затем внезапно исчез не знамо куда. В крепости воцарилось смятение. Люди, привыкшие слушаться  строгого, но справедливого  повелителя, не знали, что делать. Не осталось никого, кто бы приказывал им. Потом  решили выбрать Нар-Доста, человека, от  которого ничего плохого нельзя было бы ожидать. Поначалу жизнь шла своим обычным чередом, пополнялись поставки провизии, сторожевые караулы надзирали за подготовкой к весеннему севу. Обитатели крепости облегчённо вздохнули, но ненадолго. Из брюзгливого, но добродушного ворчуна вскоре появился суровый и властный тиран. Не терпел неповиновения, а за малейшую погрешность строго карал.  Перед всеми на дворе  избил до бессознательного состояния конюха, который плохо вычёсывал его коня. Молодая служанка, работающая  на кухне,  была живьём зашита в мешок и сброшена со стены в озеро. Она, не будучи  замужем, забеременела  и отказалась выдать отца ребёнка. Стражнику, который заснул на посту, выкололи оба глаза. И – удивительная вещь – воины Кетта, которые сталкивались со смертью во многих пограничных битвах, не могли ему противостоять. Что-то в них вызвало панический страх при одной мысли об этом, что они должны встать лицом к лицу перед новым владыкой крепости. В Топраккале уже начали шушукаться о тёмных силах.
Когда пред вратами оказался староста Кармайры, его встретили неуверенно и смущённо. Кетт исчез, а  его дочь – законная наследница – словно провалилась сквозь  землю. Военную поддержку новый властитель  высокомерно отверг.
Харам стоял перед непростым выбором: попытаться насилием завладеть неприступной твердыней крепости и лично убедиться  в  смерти своего друга, или отступить  и выжидать, во что это далее выльется и как будут развиваться события. Он отстранился, и долголетняя дружба между Топраккале и Кармайрой закончилась.
События  далее развивались, изменяясь к худшему. Крепость начали покидать люди. Сначала только несколько пар, потом всё более и более. Среди последних ушедших была  и старая няня Кетта. С возмущением подтвердила слухи о произволе, насилии и колдовских нечистых чарах, которые ныне овладели бастионом, и нашла убежище непосредственно у старосты.
Ответное возмездие нового владыки замка было осторожным, но разрушительным. Минула пару месяцев, и город начал роптать.
«Харам плохой, неправедный и старый,» – так говорили. Харам якобы обкрадывал городскую казну. Если вдруг обрушатся, нападут неприятели, будет лучше доверить город в руки совета, чем неспособному Хараму.
Староста вначале оборонялся – опровергал клевету, стремился противостоять наветам – объяснял, убеждал, увещевал. Но  всё было  напрасно. Подросшая молодёжь, недовольная существующим порядком и строгостью  режима, начала терроризировать город. Возглавляли  устроенные возмущения братья Янис –  уже не мелкие, оборванные заморыши. Теперь это были коренастые  верзилы, которые одинаково пошли в  их мать, особо не размышляя перед нанесением ударов. Сперва старосте кто-то разбил окно. Потом нашёл своего пса, подвешенного за задние лапы, на старой яблоне в углу сада. Тушка  была похожа на красочный, нетипичный плод фруктового дерева. С пса содрали шкуру. Прежде чем сам поражённый  Харам признал необходимость принятия жёстких властных мер с применением собственной силы хоть и вопреки убеждениям, было уже слишком поздно. А когда однажды  возвратился с заседания Совета как раз вовремя, чтобы те, кто напал на его жену, стали выскакивать из окон, решил действовать. Объявил осадное положение и выступил против нарушителей из почтенных семей, которые издавна проживали в городе. Богатеи взбунтовались, совет распался. Городская армия отказалась повиноваться, и вместе с молодежью разграбила несколько лавочек купцов. Мелкие стычки перерастали в анархию. Воцарился ужас.

Кармайра существовала, но стала лишь тенью былого когда-то образцово-прекрасного горного городка. Городом овладел  страх. Люди боялись выходить из дома, после наступления темноты на улицах  не было уж ни души. Стихли вечерние песни, звон тамбуринов и рыдание свирелей. Белостенные фасады облупились, зато узкие ворота ещё более укрепились. Бежать некуда – вокруг одни горы. Или оставить всё насиженное и нажитое и тащиться за десятки миль в далёкий Шадизар. Те, кому не нравились Янисы, поскорее так и поступили – сбежали без вещей, также как нищие, и почти раздетыми, спасая свои жизни и  семьи. А добравшиеся до таверн часами рассказывали о новых порядках в Кармайре. Известия разлетались, как если бы имели крылья. Купцы с больших караванных путей выбирали иную дорогу и этим  дали ясный знак для всех остальных. Торговля заглохла.

Харам выдержал. Уйдя в отставку с поста старосты  города, затаился и удалился в уединение, сжавшись. У городского воришки задёшево прикупил свору одичалых псов. Пусть он и не гордился этим, горец, под чьим правлением Кармайра годами процветала. Его глаза напоминали выбитые окна в темноте пустующего двора. Исчезли твёрдость и настойчивость,  осталась  сломленная и озлоблено-разочарованная человеческая развалина. Несмотря на всё – уцелел. И старуха,  чьи руки когда-то выносили Кетта, осталась также.

– Горим! У Харама горит!

Звон колоколов взбудоражил  – поднял людей, как и в прежние времена. Вёдра с водой передавались  из рук в руки, и пожар под крышей удалось потушить прежде, чем пламя перекинулось на крыши соседних домов и раньше, нежели  огонь добрался до  нижних этажей и окрестностей.

Когда запылала крыша дома Харама, его там не было. Бывший староста доплёлся из таверны в то время, когда пожар утихал. С налитыми кровью глазами и одурманенной дешёвым пойлом головой бросился к  угасающему пламени. Возможно, было бы лучше, если бы дом выгорел дотла, и он никогда не увидел бы ужасающую картину. Два пса из его своры застыли в дверях с остекленевшими глазами и пеной у пасти, по-видимому, отравленные. Старая няня Кетта – все из семьи старосты назвали её  «бабушка» – теперь лежала, рухнув посреди зала. Опознал её только по одежде, вместо головы была бесформенная масса крови, мозга, костей и спутанных седых волос. Молоток, орудие убийства, валялся поодаль. Когда огненный петух раскукарекался, семилетней Бек, – гордость  и единственная надежда Харама, спал  на чердаке. Здесь пламя свирепствовало и бушевало ранее всего. Обгоревшее тело дитя напоминало больше всего удачно приготовленную оленину, подаваемую на пиру как основное блюдо.

– О-ох ... – донёсся только слабый тихий вздох, но Харам бог знает как  мгновенно распознал  голос своей жены.

В последнее время её изводил вспышками неправедного гнева, вечно недовольный, мрачный и угрюмый, погружённый  – утопший в своих проблемах. Когда под вечер староста отправился в таверну, взглянула на него несмело с грустью, но не отважилась ничего промолвить.  Теперь лежала в дальнем углу детской спальни полузадохшаяся от дыма и с окровавленными губами, с поломанными и изуродованными руками, пытающимися защитить своего сына.

...– Янисы, это были ... – Янисы…  – и скончалась у него  на руках.

– Убийцы! Звери! Я вас убью!  – обезумев от горя и ярости непрестанно ревел Харам   и  скрылся в ночи.

Внезапно притихшие соседи поспешно уходили  с его пути в сторону, а он не знал, где искать. Убийцы меж  ними не было. Бывший староста шарахался по притихшим улицам ночного города.
Его нашли засветло  на главной площади Кармайры, усеянного ранами, с безумными глазами. К вечеру Харам уже испустил дух.

И всё потом изменилось.

***

Скачущий плавным галопом чалый с Таурусом на спине,  исчез за поворотом в лесу в доброй сотне ярдов впереди. Хотя рыжая была молодым и развитым зверем, не могла сравниться с породистым-чистокровным. Конан, легко  удерживая равновесие на бешено раскачивающихся козлах, не сбавлял обороты, торопя и понуждая взмыленную кобылку скакать быстрее. Позади слышался стук копыт  преследователей. Некий отдалённый стук...
Быстро оглянулся через плечо, чтобы выяснить ситуацию. Топот за ним ароизводил один единственный всадник. Где-то глубоко – почти в затылочной части черепа киммерийца слабое затукало осознание:
«Где, о все дьяволы Зандру, ранее видел того парня? Впрочем – всё равно. Через миг сможет взглянуть в лицо сблизи. Лишь бы только удалось это сделать так, чтоб не рассмотрели с городских стен.»

Как будто злонамеренная богиня судьбы прочла его мысли и перевернула страницу книги –  едва на него пала тень приближающихся из-за поворота деревьев, бричка налетела на камень, зашаталась, долго тряслась, как будто застыв в воздухе, крайне жёстко удерживаемая  мускулистым телом умелого возницы, выгнувшимся и отклоняющим её назад,  а потом, громыхнув окованными  колёсами,  застонав выгнуто-напряжённой древесиной, завалилась набок. Испуганная рыжая, до этого тянувшая возок, пробежала добрый десяток саженей, прежде чем  постромки впились ей глубоко в тело, вынуждая  остановиться, задрожать, покрыться потом, закатить глаза  и выпустить пену с губ.
Но Конан уже давно на козлах не стоял – за долю секунды, прежде чем  бричка перевернулась, отпрыгнул огромным скачком в сторону. Плечи  буквально провезло по росшему вблизи  развесистому могучему  буку, он,  прокатясь по мягкому мху,  не остановится, пока не достиг густых зарослей цветущего розового рододендрона. Вскочил на ноги, игнорируя боль, стреляющую в  ушибленных плечах, и  прислушался. Киммериец  был с ног до головы усыпан розовыми лепестками, как бритунская невеста перед своей первой ночью с мужем.

– Трухлявые яйца Бадб! – заревел и начал яростно стряхивать облепившие  нежные лепестки. И  прыжком вернулся на дорогу, сжимая обнажённый клинком в правой руке.

Как раз вовремя. Жеребец его преследователя как раз бил копытами в воздухе перед неожиданным препятствием. Встревоженная кобылка ему отвечала ржанием и взбрыкиванием задних ног. Перевернутая бричка металась, дрожа, меж двумя беснующимися лошадьми как живая. Белокурый наездник соскочил с жеребца, как если бы просто со стоящей скульптуры. Его волосы растрепались от дикой скачки, но лицо выражало глубокое удовлетворение.

– Итак, встретились снова. Что  не ожидал этого, варвар? – В серых глазах ганедермана сверкнул радостный блеск. – Я обещал тебе урок манер. Прекрасное время, чтоб им научить. Кнут, к сожалению, остался в Махраабаде, поэтому придётся начать прямо сейчас вот  этим. – И умелым
движением выхватил тяжёлый меч.

Киммериец не смутился – вызов принял удовлетворённым рычанием, принятым  стоящим Бартакусом за неожиданный ответ. Киммериец с глубоким удовлетворением почувствовал,  как кровь в его жилах закипает от яростного нестерпимого желания сражения, а к голове подступает обволакивающее красное облако убийственной ярости:
«Наконец-то, всадника узнал!» – С радостью покажет этому городскому выскочке-гордецу, как сражаться со свободными горцами.

– Моя госпожа передала тебе привет, вор. Теперь распорю твоё брюхо, найду, то, что ты украл  и верну это обратно.

На какой-то миг в воздухе будто пахнуло горьким ароматом арники и жасмина, но Конан расслабляться не стал. Молча осторожно переступая  перенёс вес на обе ноги, чтобы мог сразу отразить  движение со  всех сторон.
Наконец гандерман в битве нервов не выдержал –  напал первым – быстрым, расчётливым  неожиданным ударом рубанув снизу вверх. Киммериец отбил его клинок в последний миг – удар, не нанеся вреда, скользнул, по гарде древнего меча. Варвар ответно атаковал классической атакой с левого полуоборота, но натолкнулся только на надёжную защиту. Наёмник был отличный фехтовальщик – искушённый, опытный, сильный, гибкий. Коварный. Смертельный танец клинков,  сопровождаемый лязгом и звоном  рубящего оружия, должны были услышать аж на городских стенах.
Налёт  цивилизации исчез. Друг против друга стояли  уже не цивилизованный наёмник и варвар, а  двое  самых наиопаснейших хищников – люди-звери, жаждущие вкусить вожделенный солёный запах крови, такие же  как и обычные звери, но тысячекратно умнее и опаснее. Самцы, сражающиеся  за превосходство.
Выпады чередовались с отскоками. Бег времени замедлился. У мужчин на лбах заблестели, искрясь, первые капли пота. И Бартакус в первый раз в жизни почувствовал себя усталым ранее, чем его соперник. Он привык к усилиям и нагрузке и всю жизнь готовился к схваткам, но – преимущественно учебным. Командиру дворцовой  стажи – охраны редко приходится сражаться за выживание. Против железной выдержки и  выносливости киммерийского воина у него не было шансов.
Конан оттеснил, фактически вдавил, его сокрушительным натиском и напором свистящего  меча, оттолкнув прямо в перевёрнутую бричку.

    «Это же конец,» – промелькнуло  у наёмника.

    Потом проклятый варвар вроде пошатнулся, дрогнул.

    «Сейчас или никогда,» – блеснуло  в голове гандерман. – И бездумно шагнул вперёд, совершенно забыв о необходимости защиты. – Налетел на наиглупейшую из всех ловушек, попал впросак.

Киммериец лёгким  пируэтом отскочил в сторону и рубанул его неприкрытый бок. Отступающему назад Бартакусу всё-таки удалось парировать удар, но – потерял равновесие – натолкнулся на борт брички и зашатался. Этого хватило. Бешено крутящееся лезвие клинка   варвара зашипело и почти перерубило пополам – рассекло могучего мужчину у пояса – поразило аж до позвоночника. Выкрик солдата, полный агонии, был недолог. Судя по выражению, застывшему на лице, удивлённый воин едва мог осознать  поражение, прежде чем упал в лужу собственных крови и кишок.

– Как учитель фехтования не стоит ничего,  – процедил варвар, пока выдёргивал меч из неподвижного тела.

Лишь потом киммериец заметил оцепеневше взирающего Тауруса, слегка побледневшего в лице, держащего  за уздечку рыжую и обнадеживающе поглаживая её потные плечи. Чалый рысак Конана стоял поодаль  и буйно потряхивал головой.

–Такой удар  скосил бы насмерть и целого быка, – выдавил из себя осипшим голосом Таурус.

– Бык был бы гораздо ценнее и полезнее  для нас, чем это ...  – ответил с усмешкой киммериец. – По крайней мере, это было бы что насадить и крутить на вертеле. Последний раз мы ели «У Каменного старика» – чёрт бы взял ту бочку сала, что назвался его владельцем. У меня  уже в глазах невыносимо потемнело от голода.

Удивительно: колёса остались целы, теперь можем отправиться и  за остальными другими. Определённо ушли недалеко.

– Поставим эту проклятую тележку и поедем, – кивнул Конан. – Чем дальше от города, тем лучше.

Бричка пережила падение без особого вреда, только немного более расшатались доски,  и стала ещё больше скрипеть, и две доски раскололись под копытами взбрыкнувшей рыжей. Поставить бричку обратно на дорогу  было для двух сильных мужчин делом мгновения. Таурус с облегчением взгромоздился на козлы и начал понукать рыжую двигаться.

– У нас появился ещё запасной конь, – провозгласил Конан, залюбовавшись вороным конём Бартакуса. Хоть и не мог сравниться с его породистым чистокровным серым, но был, как и рыжая, статным и хорошо откормленным. Определённо ещё пригодится в дороге.

Киммериец схватил вороного за поводья и обошёл неподвижное тело своего бывшего преследователя. Вскочил в седло, не удостоив взором павшего наёмника.
  Грохот окованных колёс едва затих, когда к холодеющему мёртвому телу начали стягиваться падальщики со всех окраин.

***

Сладкий запах мирра и лепестков роз лениво разливался по воздуху. Заходящее солнце выстреливало последние огненные лучи  из-за горизонта.

Прекрасная леди Шагия выступала из своей уединённой ванны так, как будто рождалась – появлялась на свет. Её плотно заплетённые в косы и уложенные сверху волосы, отливали медным блеском  в последних лучиках уходящего светила. Мерцающие капельки воды пылали на полных  твёрдых, белоснежных грудях, алея кровью, стекая по пледу цвета слоновой кости, и проникая сквозь него, попадала на изящную стройную талию, капала на округлые  изгибы стройных бёдер, чтобы маленькими просочившимися капельками впитаться в плотный, дорогой ковёр.

  Ара Великолепный на приобретение нового дома для своей бывшей любовницы, конечно, не поскупился. Драгоценные гобелены с любовными мотивами чередовались с пейзажами, написанными на шёлке. Местные ковры, славящиеся качеством и разнообразием мотивов, простирались от стены до стены; полированная мебель ручной работы  из редких  деревьев дополняла парча, расшитая обожаемыми Шагией серебряными лилиями и окаймлениями. Полупрозрачный кхитайских фарфор словно жил своею собственной жизнь. Ванной, инкрустированной мрамором с розовыми прожилками, могли бы позавидовать многие дочери знатных вельмож, не то что наложницы. А вышколенные, тихие  и тактичные слуги беспрекословно выполняли все команды хозяйки. Из её  уютной спальни открывался  вид прямо на палаццио Ары.

Но он не приходил. Минуло уже почти три долгих недели, и ничего. Её даже не звали в замок, а  Бартакус не возвратился. А тот киммерийский гигант словно исчез с земли. Ещё усмехалась, когда вышла вчера вдохнуть ароматы цветущих миндальных деревьев в городском саду.

«Шах теперь проводит большую часть своего времени охотясь,» – донесла прислуга. А когда не охотится,  или не скачет, почти загоняя своего чистокровного благородного жеребца,  находит  отдых  в одном псевдо-патрицианском доме с подобострастным владельцем и весьма скверной репутацией.

В спальню вкрался спустившийся обволакивающий  бархатистый синий сумрак. Тёплый жёлтый свет ароматические свечи, пожалуй, сглаживал, почти стирая первый намёк на морщинки в уголках озлобленных сочных, полных губ. Красавица Шагия решила облачиться в облегающе-обтягивающее сати из зеленоватого шёлка, глубокое декольте  которого доходило до талии. Молодая горничная искусно прихватила поднятые вверх волосы гребнем, инкрустированным изумрудами.

– Сегодня вечером ты уже не потребуешься, –  отпустила её  кивком головы.

– Спасибо, госпожа!  – Вспыхнувший мерцающий огонёк в очах молодой девушки свидетельствовал о том, что  определённо не будет скучать.

Шагия внимательно прислушивалась, пока не затихнут негромкие шажки и не бухнет входная дверь. Двое её телохранителей получили выходной день и, вероятно, запили в каких-нибудь  городских тавернах. Остальные слуги ужинали на кухне или уже спали в противоположном конце большого дома. Этим вечером останется в своём крыле одна. Взглянула в зеркало и довольно кивнула головой.
Элегантная прическа с несколькими выбившимися на свободу прядями, которые живописно спадали на возбуждающе-дразнящую оголённую точёную шею. Ярко-зелёные очи прикрывала  тёмная завеса мягких изогнутых ресниц. Она  ещё красива. Нанесла на точёную шею и её вырез декольте пару душистых горьких капелек из флакончика туалетном столике  и была готова действовать.
    Шагия ждала убийцу.
Не имела и понятия, что  ждёт не одна. В тёмном углу коридора за её дверями слегка шевельнулась тень и снова слилась со стеной, инкрустированной красным деревом.

***

Меж крутых гранитных пиков Карпашских гор ещё лежали замёрзшие сугробы снега. Лишь дуновение спокойных ветерков, приносящих душистые ароматы свежести, не давали сомневаться в наступившей ранней весне. Старик осторожно пробирался по весеннему лесу проторенной тропокой между скалами. Здесь, на поляне, на юге, снег уже оттаял и потоки, освобождённые от ледяных оков, громко журчали и прыгали по камням и скалам, чтобы чуть дальше слиться с тёмными водами озера Венна.

«Долина вокруг Кармайры  будет в полном цвету»,  – подумал старец с набежавшей грустью. – «Сколько зим уже пережил в глубокой пещере с песчаным дном, зарывшись и укрываясь в облезлую  шкуру старого медведя? Сколько раз, как и сейчас, ощущал запах первоцветения распускающейся примулы, журчание пробудивших родничков и ручейков, лесных ароматов наступающей весны?» – Давно это перестал подсчитывать. Здесь, в горах, время течёт в своём собственном ритме, размеренно, неторопливо. Искупление не наступало, хотя скорбь и печаль несколько сгладились, и понемногу свыкаясь с ними, медленно влачил оставшиеся дни жизни.

В воздухе зашумели могучие крылья. Могучая величественная орлица, с размахом крыльев более десяти футов, испустила глухой гортанный крик и изящно спланировала на искорёженную сосну у  дороги. Убийственно-острые когти, способные поразить плоть косули или оленя,  или пробить череп человека, плотно сжали корявую ветку. Гибкие, прочные перья пылали в лучах весеннего солнца, сверкая коричневыми и серыми оттенками, переливающимися до серебра, угольно-чёрные крылья, взмахи которых со свистом рассекая воздух, позволяли плавно пикировать, не позволяя упасть. Изогнутый крючком клюв выглядел словно стальным и был так же опасен, как наточенный клинок. Величественная благородная голова с круглыми жёлтыми глазами повернулась, любовно взирая на человека. Орлица не  села ему на плечо, зная, что тот не смог бы этого вынести.
Старик знал, что без неё, слепой, сам не сможет выжить в дикой природе. Действительно, он отправился  умирать, хотел, чтоб его оставили, но взращённая им молодая орлица не покинула его. Птица  упорно не хотела свободы, возвращаясь снова и снова, с зайчонком или другой пищей в лапах. Постепенно роли поменялись – теперь уже она кормила его беспомощного, как будто это был её младенец, а он начал относиться к ней  как любимой  жене. Перебирал огрубевшими  измождёнными пальцами перья на её груди, как жрецы Митры перебирают чётки из бисера. Говорил с  Таней, и в его дрожащем голосе отражались давно забытые чувства. Слепец и птица стали неразлучными друзьями, партнерами.
Так дни проходили один за другим, и его раны зажили. Только высокая и плечистая  фигура сгорбилась, согнулась под бременем лет. Зарос спутанными, молочно-белыми, сальными и грязными волосами, постепенно переходящими  в нечёсаную бороду и щетину  того же цвета, проросшей на узком, угловато-квадратном, волевом лице, полным морщин, с впалыми щеками, между которыми выступал орлиный нос. Хотя мужчины его рода доживали и до ста лет, он застрял где-то между пятидесятилетием и смертью и являлся лишь тенью человека. Измождённый до костей, корявый и скрюченный, а  кожа сморщилась от мороза и солнца.
Свыкся и с поглащением сырого мяса, оно уже не пробуждало отторжения. Его слух, обоняние и осязание удивительно обострились. Грибы, ягоды черники и голубики  мог найти по запаху, на ощупь различал формы камней, кору деревьев, виды лишайников.

Однажды попробовал развести  огонь, но когда  пламя перескочило на груду натащенных рядом  ветвей, это едва не стоило ему жизни. Полузадохнувшись от дыма,  беспомощно выбрался из пещеры  и ждал, пока угаснет огонь, а его убежище проветриться и охладится, остывая. Вторично уже  с огнём не заигрывал.
Летом нагрелся, прижимаясь к нагретым  камням,  зимой съёжившись  под остатками облезлой старой шкуры медведя, терпеливо ждал Таню, её тёплые перья охотно давали и сохраняли тепло  умирающему телу.

Сам старик  не ведал, что удерживает его живым, но смирился с тем, что ещё жив. Никому не убежать от своей судьбе. А его судьба – страдать. Она его никогда не простит. Старик  обратил свой незрячий взор туда, где предполагал нахождение храма свирепой ожесточившейся Богини. Взмывшие ввысь высокие скалистые каменные стены напоминали о её могуществе  и – непримиримости. Боли в слепых глазницах утихли давно, но отчаянные крики его маленькой девочки, рыдающей от боли, слышать не перестал, это всегда преследовало даже во сне. Может поэтому и осталось только стремление к смерти, а не жизни  в достатке и покое, которого так многие  хотят достичь и не покидать. Может так и останется до скончания века –  сочетание любви с хищником и вины за детские рыдания.
Встревоженный клёкот  прервал раздумия. Тихо вздохнул, тряхнул головой, словно  желая  и надеясь изгнать нарушающие покой воспоминания. Вымучено склонился над ледяным потоком, наполнил водой неумело изготовленную чашу из бересты и сделал глоток. В воздухе пахло весной. Не потребуется много времени, и солнце войдёт в полную  силу. Снова станет тепло.

– Я знаю, Тан, я знаю. Пришло время. Пойдём.

0

280

продолжение:
X

  Беглецы сидели в углублении вокруг костра, затененные громадными деревьями, скрывающими их и делающими невидимыми   с дороги. Невдалеке  гиены рвали брюхо Бартакуса. Город, казалось, был слишком близко. Пребывали в мрачном молчании, каждый сам охваченный своими раздумьями. Их урчащие полупустые желудки  сжимало. Зурну удалось подбить камнем заблудшую куропатку, но невозможно было одной пернатой накормить девять оголодавших людей. Хотя пламя потрескивало и согревало, настроение было паршивое.
Вместо продолжительных  и успешных выступлений в щедро-расточительном Шадизаре   комедиантам предстояло  неудобно и опасное путешествие через заморанские приграничные пустоши, утомительный переход до заледенелых  Карпашских гор, лишения и мучения в нищей Коринтии, где едва ли возможно заполучить хоть какие-либо хорошие деньги, прежде чем доберутся, достигнут цивилизованных окраин Немедии или Аквилонии. Последние недели  Бел – бог воров, комедиантов, бродяг и других сомнительно-подозрительных личностей, их надежд не оправдывал. Угрюмые, мрачно-раздражённые актеры постепенно засыпали с урчащими животами и пустыми желудками.
Настроение Конана, пожалуй, было ещё хуже, чем у них.
«Кром изменил свои привычки, оставил обычное равнодушие и играет с его судьбой, словно с простым шаром из радужных перьев, служащим лишь для кратковременных игр и развлечений расточительных дворян? Из Махраабада бежал со слепой рабыней, и вместо того, чтоб от неё быстро отделаться, а в Шадизаре избавиться от изумруда из оправы – из рамки  портрета Ары, спрятанного где-то на дне его мешка с деньгами, могущего обеспечить приличное пропитание.  И с той, другой вещицей, за подходящую цену с радостью бы расстался, не болтайся как бремя у него на шее эта бывшая невольница. На его пути вора открывались ближайшие  привлекательные картины – видения тёплых объятий весёлых девок и столы местных таверн, прогибающихся и ломящиеся от еды и выпивки.
«Проклятый Эрлик, да иступлённо-яростная Эримия – богиня мщения, гонятся, охотясь за ним,  по всей Дороге королей, по которой он бездумно-бессмысленно волочиться! И пусть смягчится убийственный рог Орэба, стихнет как разбитые или полуистёршиеся узоры,  украшающие древний потрёпанно-потасканный орнамент, или иссякнет как пустая утомительная  похвальба кичащегося и бахвалящегося хвастливого пред всеми былыми поступками  старика! Что ж  его забыл Бел, ведь для его большей славы – и своей потехи – намеревался окунуться в опасные соблазны крупнейших городов? О Имир, безжалостно-беспощадный повелитель  морозов и войн, иначе всё представлял, когда расставался и прощался с Элаши!»
Варвар, недовольный и раздосадованный на  весь пантеон богов западного мира, прислонился спиной к стволу наклонного кедра и прикрыл глаза от света, чтоб чутким настороженным сном хоть на миг смягчить своё разочарование.
Лёгкие блестящие локоны волос Антары ниспадали на землю, голова склонилась к земле, её смущали противоречивые чувства. К тёте в Шадизар не добралась, из-за того  что события развивались слишком стремительно,  вытесняя остальное. Её мечты о тёплой постели с пахнущими свежестью чистыми простынями исчезли где-то вдали, но сильно это не заботило и  не мешало.  Впервые в жизни ощутила свободу. Омывалась в студёных потоках и спала, завернувшись в одеяло, пропахшее дымом и конским потом, но не была больше  просто дешевой игрушкой дворян, обуреваемых  их похабной похотью и жадными  руками, или служанкой господских жён и испорченных размалёванных дочурок. Пустой урчащий живот скручивало, но Кермар завтра обещал ей следующий урок игры на мандолине. Лишь бы тот хмурый мрачный киммериец хоть иногда обратил внимание и смог заметить ту, что сидит возле него. Кочевать и странствовать на самом деле гораздо интереснее и забавнее, чем жизнь в замке. Когда Таурус перестанет хмуриться, попробует его спросить, может ли ей достаться  хоть небольшая роль в представлениях.
Зарылась  в одеяла и сжалась в комочек, чтоб как можно дольше сохранить тепло догорающего пламени. Уже полусонная ощутила  мужскую руку, которая слегка пробежала по её сжавшимся плечам, задержалась на  миг на талии и бедрах, потом спустилась к коленям.
«Сколько дней  уже минуло с того как ей овладел Ара?»
Сильная, теплая, сухая ладонь возвращалась меж бёдер вверх. За спиной ощутила  чьё-то тело. По  её шее мягко нежно скользили губы, горячее дыхание щекотало затылок. Очутилась в страстных мужских объятиях. Руки, теперь уже обе, резко уверенно проникли под рубаху. Воодушевленные тем, что не получили отпора и сопротивления, настойчиво ласкали её грудь. Ощутила возбуждение от прижатия крестца. Тихо вздохнула, сдвинулась немного вверх и поддалась нажиму. Ладони крепко сжали её талию.

          – Антара ...

– Конан ...

Хриплый шёпот прозвучал почти одновременно. Испугавшись, она замерла и резко повернулась. И взглянула прямо в удивлённые глаза Кермара.

– Я ...

Ладонь приглушила протестующе-возражающий вскрик. Прежде чем Антара успела протестовать ещё энергичней, притиснул её снова к себе и умелым опытным поцелуем заставил умолкнуть. Не отпускал, даже когда она выгнула спину, пытаясь освободиться и равномерным покачиванием охватывал её уста  снова и снова, пока сбивчиво-надрывное дыхание не успокоилось и покоряясь, порабощённая охватившим желанием, всхлипнув, прекратила сопротивление. Двойное возбужденно-взволнованное дыхание стало громче. Наконец, парочка внезапно поднялась  и направилась прочь от червоно светящихся угольков. Вскоре в ночи зазвучал девичий смех, а потом опять смолк.
«Окаянная девка!» – Киммериец решительно стиснул  кулаки и снова закрыл глаза. – «Зачем бороться за то, что всегда доступно и предлагается походя. Ведь не убивать же комедианта из-за женщины. Племени непритязательного и неприхотливо-неразборчивого и вероломно-коварного...» – недовольно снова лёг спать.

***

Прохладная вода сладко проникала через жабры, и каждодневные жгучие боли, терзающие грудь, отступили. Воспаленные белки понемногу заживали и преобразовались в ставшие теперь бледно-фиолетовыми узкие вытянутые зрачки с радужными оболочками, пропускающие столько  света, что  позволяло ясно видеть даже при почти безлунной ночи. Когти на пальцах больше не выросли, но с каждым днем становилось сильнее, крепче, изогнутее и смертельно опаснее. Крылья ещё  опробовать не отваживался –  были всё ещё хрупки и слабоваты. Слишком гибкие хрящи ещё не могли хорошо сохранить и удержать форму, приходилось спать на брюхе, чтобы облегчить их. Нежные прикосновения к  дымчатой полупрозрачной серебристой оболочке, соединяющей  благородные изгибы запястья и узкие бедра,  его тешили, радуя почти так же как и некогда волнующие всплывающие в мечтах изгибы поддатливого женского тела. Когда элегантно двигаясь, скользя, проплывал глубоко под поверхностью около тёмных утёсов вокруг озера Венна, вода  вокруг него вспенивалась в диких вихрях.
Воспоминание о человеческом лице, которое когда-то Нар-Дост видел в зеркале,  уже его не беспокоило. Когда-то из-за этого и расколол зеркало. У вендийских купцов пришлось доставать новое с массивной резной золоченой рамой. И, всматриваясь в него, преисполнялся огромным удовлетворением. Строение черепа не очень изменилось. Темя и затылок окрепли, волосы выпали. Вместо них голову порыли роговые чешуйки. Они были велики, как полновесные дукаты, но гораздо прочнее. И служили более надёжной защитой, нежели железный шлем. Глазные дуги немножко изогнулись и отошли, форма и разрез глаз остались неизменны. Только прозрачная фиолетовая радужка и окраска похожего на кошачий зрачок уже сама по себе не имела ничего общего с человеческой. А их общее соединение порождало впечатление жестокого хищного интеллекта. Носового хряща уже не было, а ноздри уплотнились и расплющились. Узкий бескровный рот скрывал небольшие закруглённые резцы и могучие клыки, острые как бритва, которые,  вырастая, становились ещё сильнее. Откусить край хлеба как человек теперь едва ли бы получилось, а людская усмешка осталась только как мимолётное  воспоминание. Зато сейчас легко мог вырвать из тела извивающейся и корчащейся добычи клочок мяса величиной с кулак человека.
Матовая кожа блистала лёгким серебром, и  везде, кроме лица, превратилась в твёрдые, сверкающие чешуйки. Его новое тело начинало становиться красивым. Удивительное сочетание неестественных форм наделяло своеобразной особой гармонией, хотя и нечеловеческой, но по-своему впечатляющей. Не было сомнений – он становился зверем. Уникальным, единственным в своём роде – и сильным. Наисильнейшим. Ещё немного, еще мгновение и – взлетит в первый раз. Земля, вода, воздух, всё это будет его. Овладеет стихиями.
Лениво вытянул коготь – на некогда бывший руке сверкнули серебром чешуйчатые пластины, отклонившиеся  мембраны наполнились водой, и на поверхности водной глади отразились вспышки света. Хотя он и не особенно старался, теперь водные обитатели не имели теперь против его молниеносных рефлексов ни малейших шансов. В когти ему попала корчащаяся трепещущая щука. Игривым, почти ласкательным движением одного пальца распорол её от жаберной щели до хвоста. Вода стала красной от крови, и блестящие чешуйки медленно трепеща опускались ко дну. Задумчиво взирал на последние проявления утекающей жизни. Жажда использования освобождающейся магии теперь пульсировала по его венам всё чаще. Почти каждый день в душе представлял  изящную, стройную девичью шейку из которой потоком хлестала яркая кровь.
Отпустил безжизненное неподвижное тело рыбы, которое бессильно падало на дно. Равнодушно  за ним посмотрел – и насторожился. Не более чем в двух саженях под ним что-то мелькнуло золотом. Изгиб тела, ещё один поворот, и в его стиснутых когтях замерцала чаша Кетта. Сама судьба её возвращала. В неё стекала жертвенная кровь, конец и начало одновременно, кровь, которой  всё начинается и заканчивается. Кровь преобразований и превращений. Та, которая принесёт желаемое, приближаемое с каждым днем. Как бы услышал биение сердца девственницы. Дни свершения и исполнения задуманного.

***

Воск плавился и стекал на дубовый стол. Свеча, толщиной как рука женщины, затрещала и вспыхнула  ярким пламенем. Первый даже не  повёл бровью и не шелохнулся,  когда из ниоткуда внезапно возник рыжий молодой человек с бородкой. Не среагировал даже и на резкой скороговоркой  выпаленную череду слов.

– Один человек умер. Другой до смерти искалечен. Шадизарские стражи наготове. И Далиус с Кинной ...  – умолк сразу в тот самый миг, когда двое упомянутых бесшумно, как летучие мыши, вышли из тени на освещённое пространство.

– Продолжай, Неннус. Что Далиус с Кинной?

Неннус под тяжёлыми взорами обоих несколько смутился,  но переполняющее возмущение заставило его продолжить:
– У них сорвалось и ничего не удалось. Я вас всех предостерегал! Тот варвар абсолютно непредсказуем. Ещё более опасен, чем целая свора охотящихся за детскими душами дьяволов  Зандру, и такой же кровожадный. Надо было лично вмешаться!

– А ты бы не испугался? Тот, кто взял шкатулку Армиды у законного владельца, умер. Что ещё хуже – вы абсолютно уверены, что у того не возникало соблазна её отворить? Властвовать не только нашим миром, но и всей Вселенной?  – Шепелявый голос не обвинял – констатировал.

                  Вокруг стола воцарилась  мёртвая тишина.

– Ни ты, ни Далиус, ни Кинна. А может быть, даже и не я сам. Никто из нас не ведает, как бы такое испытание прошёл. Но что известно  определенно – шкатулка должна находиться под контролем, скрытой от посторонних глаз, будь то людей или магов. Вынудить варвара повернуть  к границам нашей страны, где  обитель – место и дом шкатулки. Там будем сильны настолько, что  убедим дикаря в необходимости передать шкатулку нам. Нам всем необходимо действовать, сплотившись вместе, чтоб ни у кого не появилось шанса поддаться соблазну.

Неннус склонил и опустил голову, но немного неожиданно для него встала Кинна:
– Нам четверым не стоит действовать опрометчиво, но, возможно, и вправду стоит поторопиться. Этот варвар действительно удивил нас. Не просто вынудить и  нелегко заставить его что-нибудь сделать.

– Сомневаешься в наших собственных силах? – Теперь уже Первый немного возвысил голос. Вокруг его головы появились яркая фиолетовая аура.

Кинна, однако, не дала себя обескуражить и застращать:
– Сама знаю, что некоторые вещи могут быть более могучи, нежели колдовство. Гармония Вселенной. Могущество богов подпитывается верой и воображением. Зверей насыщает энергией текущая в их жилах кровь  и  –жажда крови. Людей  – ненависть  и  – любовь.

– Варвар может грезить, жаждать крови, ненавидеть и любить. Однако за  всеми нами стоят коринтийские боги, магические таланты и годы тяжёлых усилий. Мы не можем проиграть. – Властный голос Первого, совладавшего с эмоциями, стал  спокойней, но пробирал до дрожи.

– Но та шкатулка. За ней могущество – сила целой Вселенной ...

–... которую не каждый может использовать, – резко её слова прервал старик. – Теперь уже нельзя отступать. Годами  мы готовились, верили, что когда-нибудь добудем шкатулку. Уже несколько месяцев знали, что она снова проявилась на свет. Пару дней назад её  использовали – впервые за столетия – и теперь шкатулка находится на пути к нам. Необходимо верить и оставаться вместе едины, иначе всё утратим.
Тон его голоса вибрировал теперь нескрываемо властно. Вызывал у слушавших возбуждение и почитание, давая одновременно ощутить и заботу, но твёрдость назидания, словно невысказанный упрёк за проявленное детское непослушание.  Давал ясно понять, что  всё понимает, но  настаивает. Не оставлял место для других решений.
Сосредоточение воли старца вторглась – ворвалось в мысли других чародеев. Комната наполнилась крошечными искорками психической энергии. Пламя свечи заколебалось и почти утухло. У обоих  мужчин поникли, свесились головы, как от усталости. В зрачках их затуманенных глаз  исчезало скептически-недоверчивое выражение.
Кинна, однако, всячески сопротивлялась. С усилием встряхнула головой, словно отгоняя назойливую мошкару. Уже настроилась к отповеди, но когда отыскала взором оставшихся двух магов, опустила глаза. Пожала плечами и ничего не возразила. Её взгляд, однако, был ясен, и лицо отрыто выражало сомнения. Чародейка кивнула на прощание и жестом призвала своего брата следовать за ней. Брат и сестра исчезли, растаяв в воздухе, оставив только контуры – очертания своих фигур, всё ещё смутно фосфорецирующих в тёмной комнате, а Неннус всё ещё изумлённо таращился.

– Чего ещё ждёшь? – ошарашил его раздражённый голос Первого.  –Встреча закончилась.

Молодой человек дёрнулся, вздрогнул, как будто кто-то вылил на него ведро холодной воды, и смущённо посмотрел вокруг.

– Уже уходить? ... Я предполагаю, я ещё размышлял. Так много всего произошло за последнее время. Будь здоров, Первый. –  И по примеру Кинны и Далиуса исчез так же внезапно, как и появился.

Старик свесил голову, прикрывшись  ладонями, и облегчённо выдохнул:
«Наконец-то, все убрались! Как произошло то, что его – наилучшего и могущественнейшего чародея Коринтии, только заставили применить мошенническую уловку, использовать принуждение, вынудили прибегнуть к таким вульгарным средствам? Кинна явно сопротивлялась, и теперь будет раздумывать, почему прибегнул к нечестному трюку, вместо того чтоб использовать убедительные аргументы. А потом, естественно, не забудет  свериться своими сомнениями  с братом. Хорошо, что ещё  самый младший ничего не приметил.
Такого долго не выдержать. Его сила убывает, а цель по-прежнему ускользает. Он уподобился ослу, которому в морду дали нюхнуть свежей моркови. И теперь он бежит, и бежит, и бежит, не глядя вправо или влево – и истощая все свои силы тащит телегу с довольным хитрым возницей, который обманул его этим примитивным трюком.
«А что, если он ошибся? Возможно, некто и перед его лицом размахивает  пучком моркови, а он послушно бредёт туда, куда хочет его неведомый возничий?  С какой целью вещь объявилась? И как долго придётся ждать, чтобы это узнать?»

***

Мелодично-звонкий, жестокий, знакомый смех. Пробирался через снега, ледяные вихри ослепляли колющими хлопьями. Но где-то глубоко внутри него горело пламя. Страсть пульсировала в артериях, необузданное желание жить. Тот огонь не давал  остановиться, не позволял вздохнуть и упорно гнал его дальше.

– Конан!

Отчаянный девичий крик, крик о помощи. Потом её увидел. Нагое девичье  тело, стройное  и бледное, беспощадно-немилосердно вплетённое в спицы гигантского колеса, которые раскачиваясь и, шатаясь и подрагивая, катилось прямо на киммерийца. Кровь из небольших ранок застыла на морозе. Яркие чёрные глаза были полны слёз и наполнены мольбой. Удивительно зрячие глаз.

– Митанни!

Колесо накатывалось прямо на него, неумолимое, как судьба, и измученное чело пытаемой девушки вращалось с ним, обращаясь  к варвару. И он пошёл навстречу в решимости остановить это любой ценой, но по пояс увяз в сугробах и мог только беспомощно наблюдать, как оно мчится. Отчаянно дёргался в тщетной попытке ослабить мёртвую хватку, удушливо давящую и сжавшую аж до груди. Колесо в насмешку вращалось дальше, шатаясь, раскачиваясь, наклоняясь из стороны в сторону, и оставляя за собой глубокую вдавленную борозду следа, окроплённую капельками алой крови. Уже было так близко, что слышался скрип снега под обитым кованным железом колесом. Киммериец вытянул руки в последней отчаянной попытке остановить его. Замёрзшие руки скользнули по гладкому дереву, круг чуть разминулся с его головой и вдавило плечо.

– Конан, помоги мне! Прошу!

Парализованный  болью с ужасом беспомощно наблюдал, как неумолимое  колесо от толчка отклонилось, зашаталось и, наконец, упало на бок. Не остановилось, а крутясь   всё быстрее и быстрее, стало скользить  по крутому склону, стремясь вниз к обрыву с распятым девичьим телом, теперь обращённым лицом к небесам. Последний укоризненный взгляд тёмных очей, вскрик ужаса и, исчезновение из виду. Стих грохот падения, и воцарилось бесконечное белое безмолвие, нарушаемое лишь завыванием ветра.

– Беспомощность  и бессилие, вот чего ты боишься, – отчётливо произнёс насмешливый голос за его спиной.

Киммериец быстро повернул голову.

Даже  дочь Повелителя мороза не могла быть настолько красива. И даже она не столь бесчеловечна – и опасна. Каскад светло-золотых волос волнами окутывал словно вуалью неземные идеальные изгибы нагого тела, полупрозрачного, словно вытесанного из одного цельного  куска льда. А, возможно, и – ожившего льда. Солнце озаряло её розовым, проникая насквозь, и поблёскивало на гладкой поверхности кожи. Конану ещё не встречалась, даже мельком, такого, чтоб только от взгляда лицо в лицо на такую уникальную женскую красоту ощутимо напряглись  бёдра ... А сейчас…

«Небось  уже давно смирился с тем, что ты трус?»

Варвар  понимал каждое слово, хотя и не шевелились уста. Напоминание о несчастной бедняжке Митанни прокатилось сквозь него, как раскалённое лезвие. Свирепая ярость затмила разум. Разгребал сугробы, ослеплённый охватившей жаждой мести.
«Никто хоть с того света, хоть с этого, не посмеет  утверждать, что он –трус!»
Как сумасшедший яростно расшвыривал снег, невзирая на боль и усталость, ненавидяще ревел и бешено стиснув зубы. Всё человеческое в нём исчезло, осталось только звериное желание убивать. Киммериец протянул руку к шее стройной женщины, которая так жестоко с ним играла. Что-то вроде тени озабоченного удивления мелькнуло на неподвижном лице, и женщина спокойно шагнула  ему навстречу. Однако рука киммерийца не сомкнулась и не ощутила физического тела. Вместо прикосновения к прохладной коже его  опалило, обожгло раскалённым вихрем. Заревел изумлённо от опаляющего ожога. Бросился вниз и начал лихорадочно метаться, катаясь по снегу, пытаясь погасить палящую боль.

– Перестань, проснись, оглянись вокруг!

Немного взволнованно-встревоженная и весьма озадаченная Антара изо всех сил трясла киммерийца, в то время как покачивающийся Кермар неловко мелькал за её спиной. Конан неожиданно очнулся.

– Не тронь меня, ты ... – сердито выпалил  он.

Пораженная Антара от него отскочила, а он слово «давалка» охотно сдержал, словно проглотил. Киммериец не мог не заметить румянца на её лице, рубаху, которая бог знает почему глубоко соскользнула с плеч, и синяки на шее. Кермар неловко  заёрзал под его метающим молнии взором. Варвар уже вставал, чтоб разрядить накопившийся во сне гнев на том явно выражающем притворно-обманчивую невиноватость лице, когда его глаза встретились с невидящим взором тёмных незрячих очей на удивлённо-вопрошающем личике. Остальные спали, или, по крайней мере, сочли за лучше таковыми притвориться и не смотреть.
Кермар с Антарой, воспользовавшись мгновением заминки, тихо прокрались под одеяло и спокойно легли бок о бок. В промежуток пространства, которое их разделял, мог спокойно проскакать всадник на коне. Но Митанни однако потихоньку встала и на ощупь пошла  к месту, где  лежал Конан. Нащупала  его лицо, склонилась и прижалась к нему,  обнимая.

– Я там была, привязанная на том колесе,  – зашептала тихонечко. –  Знаю, хотел меня защитить и спасти. Она тебя нарочно провоцирует. Хочет, тебя. И хочет меня. Знаю это. И  знаю, что моя судьба лежит там, я чувствую это, – и указала пальцем прямо на фиолетовые горы на горизонте.

–Тогда  пойду с тобой, – вынужденно пробормотал в ответ варвар  без особого энтузиазма.

И до утра уже ему ничего не снилось. Не очень бережно уложил девицу наземь, прислонился к её спине и  натянул одеяло на голову.  И мгновенно овладевшие им сны уже  не тревожили его, видимо выбирая, кого ещё из безмятежно  спящих  потревожить беспокойным ночным кошмаром.

0


Вы здесь » Cthulhuhammer » Сага о Конане » Чешская Сага