Ещё во времена Modern Talking на меня обрушивались словесные атаки из СМИ. В высшей мере это проявилось в статье в журнале MusikExpress: меня назвали «прожжённым солнцем певцом-гомиком».

Что это такое было?
Как далеко в Германии можно зайти, и должен ли артист позволять такое?
Я что, был клоуном на ярмарке?
Я кому-то сделал или сказал что-то плохое?
Я когда-либо вёл себя дерзко на людях?
Нет! Я создавал музыку и успешно продавал пластинки.

Поэтому, я не мог закрыть глаза на эту статью в музыкальном журнале. Я и сегодня спрашиваю себя, может, было бы лучше тогда заткнуться и не идти в суд за это оскорбление. Но у меня была моя гордость и зеркало дома. И, что самое важное, я не должен был расслабляться, я дожжен был предпринять что-то. Иначе, что бы было в следующей статье, если бы я ничего не сделал? Под девизом: про этого Андерса можно писать всё, что захочешь, он будет молчать. Только не я. Журналисты сочиняют в своём самодержавном «пишущем космосе» остроумные «цветочки». И это всё за мой счёт.

Судебный процесс стал в Германии настоящей сенсацией, а решение судьи просто выбило почву у меня из-под ног. Решение гласило: MusikExpress может свободно высказывать своё мнение, а артисты могут только способствовать этому. Я был шокирован этой несправедливостью. Резонанс в СМИ был огромный. Бульварная пресса и общественность, по крайней мере, её небольшая часть, обрадовались этому, и использовали каждую возможность обзывать меня «певцом-гомиком». Я подал на апелляцию, и дело рассматривалось в высшей судебной инстанции, в Берлине.

На этот раз решение суда было совершено другим. Хотя там и говорилось о свободе высказывания мнений в нашей стране, но не оскорбляя при этом конкретных людей, особенно меня, как артиста. Судья сказал мне, что я, как публичный человек, должен быть защищён законодательством от оскорблений. То есть, в принципе, полностью противоположные вещи, нежели те, которые мне говорил судья-номер-один. И тут я впервые ощутил на своей шкуре верность пословицы: в суде, как и в открытом море, ты в руках Бога.
Конечно, как же иначе, этот второй суд удостоился намного меньшего интереса со стороны СМИ, хотя пятизначную сумму компенсации я пожертвовал в приют для животных. Но ведь продаются только негативные статьи, хорошие – нет.

Некоторое время спустя я встретил автора этой «знаменитой» формулировки из MusikExpress на записи одной телепередачи. Он подошел ко мне и я спросил: «И, были ли Вы настолько сообразительны, чтобы после Вашего провала попросить повышение в должности?» Он засмеялся и нашёл моё замечание неплохим. Позже мы с ним поговорили обо всей этой истории, и у меня сложилось впечатление, что он просто-напросто завидовал мне и моему успеху, и хотел нанести ему урон. Он сам когда-то пробовал себя в качестве певца, но потерпел безжалостный провал. Я посчитал эту исповедь чертовски мужественной, но ужасно малодушной. Так оно и было.

Все эти истории с Боленом, с Норой, с судебным процессом, нарисовали в сознании общественности такой образ, который ни в коем случае не был выражением моей личности. Меня заперли в своеобразный ящик комода, и уже не хотели меня оттуда выпускать. Я чувствовал, что думала публика: пожалуйста, больше никаких новых песен от этого Андерса. Он должен петь «Cheri, Cheri Lady», и пожалуйста, ничего больше!

Конечно, мой внешний вид только способствовал тому, чтобы люди шептались у меня за спиной и выдумывали шутки. Во времена Modern Talking я был андрогинным – сегодня меня назвали бы метросексуалом, этаким смешением гетеросексуала и женственности. У меня были длинные локоны, розовый блеск для губ и шоколадный загар. Просто было такое время. Когда я сегодня вижу Билла Каулица из группы Tokio Hotel, я вспоминаю своё сумасшедшее время.

Постоянно случалось так, что на меня западали и мужики - это было неприемлемо... Окей, мои движения и мой облик уж точно не были похожи на мачо. Но в Германии это уже означает, что с человеком что-то неправильно, если он не дерётся регулярно, не пьяница, и может произнести больше трёх предложений, не допустив грамматических ошибок.

Поэтому, я изменил свой внешний вид.
Неделю я не показывался ни друзьям, ни родителям. Я отрастил трёхдневную щетину, собрал свои длинные волосы в хвост. Шёлковые штаны и разноцветные пиджаки исчезли. С тех пор моими модными фаворитами стали джинсы и шикарные блейзеры. То, что мои «метаморфозы» сработали, я понял после одного конкретного случая. Я шёл по Кобленцу и увидел своего отца на другой стороне дороги. Я помахал ему рукой в качестве приветствия, но он меня не узнал. Своего собственного сына! Вот, думаю, здорово! Тогда я подошёл к нему, и только когда очутился прямо перед ним, он сказал: «Бернд, ах, это ты. Я не узнал тебя».
К сожалению, это совсем не изменило восприятие Томаса Андерса в средствах массовой информации. К тому же, поменялись и музыкальные тенденции: мелодии ушли, их место занял жёсткий данс-бит. Группа Snap наслаждалась бесконечным успехом. Но это было не моё, мой голос требует мелодии. Никакого рэпа в куплетах и искажённого голоса в припевах. Я хотел и должен был переориентироваться. Но что делать тому, кто ничего другого не делал со времён школы, кроме как музыки?